Он стоял передо мной бледный, сжав челюсти, с таким странным выражением лица, что я растерялась. Боже, что я наделала!
— Простите, — забормотала я, — я нечаянно… Я не хотела… Не сердитесь…
Он как будто не слышал меня, а я все продолжала растерянно извиняться.
— Перестаньте, — он положил мне руку на плечо. — Вы ни в чем не виноваты. Виноват я, что не запер ящик на ключ. Ведь мне известна ваша манера вечно все трогать. — Он помолчал немного и продолжал, уже овладев собой. — Конечно, неприятно, но ничего непоправимого не произошло. Я в вас уверен. Я вам вполне доверяю… Так вот…
И он, взяв с меня клятву молчать, рассказал мне, что участвует в заговоре. Это не его деньги, а деньги для спасения России. Он стоит во главе ячейки и раздает их членам своей ячейки.
Я слушала его, впервые понимая, что это не игра, а правда. Я так испугалась, что даже вся похолодела.
— Боже мой, ведь это безумно опасно!
Но он спокойно покачал головой.
— И совсем уж не так опасно. Меня вряд ли посмеют тронуть. Я слишком известен. И я ведь очень осторожен.
Но я все повторяла, не помня себя от страха:
— Нет, это безумно опасно. Как бы вы ни были известны и осторожны, безумно опасно!
Он пожал плечами.
— Даже если вы правы и это безумно опасно, обратного пути нет. Я должен исполнить свой долг.
Я стала его умолять уйти из заговора, бросить все. Слезы текли по моему лицу, но я не вытирала их.
— Подумайте о Левушке, о Леночке, об Ане, о вашей матери. О всех, кто вас любит, кому вы необходимы. Что будет с ними, если… Ради Христа, Николай Степанович!..
Он перебил меня. — Перестаньте говорить жалкие слова. Неужели вы воображаете, что можете переубедить меня? Мало же вы меня знаете. Я вас считал умнее. — Он уже снова смеялся. — Забудьте все, что я вам сказал и никогда ни о чем таком больше не спрашивайте. Поняли?
Я киваю.
— И клянетесь?
— Клянусь.
Он с облегчением вздыхает.
— Ну, тогда все в порядке. Я ничего вам не говорил. Вы ничего не знаете. Помните — ровно ничего. Ни-че-го! А теперь успокойтесь и вытрите глаза. Я вам сейчас чистый носовой платок из комода достану.
И все же, с этого дня я знала, что Гумилев действительно участвует в каком-то заговоре, а не играет в заговорщиков.
Да, я знала. Но это было какое-то «абстрактное знание», лишь слегка скользнувшее по моему сознанию, не вошедшее в него, не связанное с реальностью.
Оттого ли, что Гумилев больше никогда не напоминал мне о «том» разговоре, будто его действительно не было, или оттого, что я в те дни уже начала понемногу отдаляться от него и чувствовать себя слегка вне его жизни и всего, что происходит в ней, — ведь я только что стала невестой Георгия Иванова, и Гумилев, не сочувствовавший этому браку, всячески старался отговорить меня от него, но хоть это и странно, я действительно, по своему невероятному тогдашнему легкомыслию, совсем не думала об опасности, грозящей Гумилеву.
Гумилев вернулся в Петербург в июле 1921 года в Дом Искусства, куда он переехал с женой, еще до своего Черноморского путешествия.
Гумилев всегда отличался огромной работоспособностью и активностью (хотя и считал себя ленивым), а теперь, отдохнув и освежившись за время плаванья, просто разрывался от энергии и желания действовать.
Он только что учредил: «Дом Поэтов», помещавшийся в Доме Мурузи на Литейном. В том самом доме Мурузи, где когда-то находилась «Литературная Студия», с которой и начался, по его определению — весь Новый Завет.
— Вы только вспомните, кем вы были, когда впервые переступили этот священный порог, — насмешливо говорит он мне. — Вот уж правда, как будто о вас: «Кем ты был и кем стал». А ведь только два года прошло. Просто поверить трудно. И все благодаря мне, не вздумайте спорить.
Да. Я не спорю. Я сознаю, что я ему многим — если не всем — обязана.
— Без вас, Николай Степанович, я бы никогда в жизни…
Но он не дает мне докончить.
— Предположим даже, что вы мне благодарны, говорит он, — меняя шуточный тон на серьезный — Пусть так. И все-таки вы скоро отречетесь от меня, как, впрочем, и остальные. Вы и сейчас уже отреклись от меня и только притворяетесь, чтобы не обидеть меня. Но я ведь чувствую, я знаю!
— Неправда, — быстро говорю я. — Я никогда, никогда не отрекусь от вас.
Но я не успеваю объяснить ему почему я всегда буду ему верна — к нам подходят Лозинский и Адамович и разговор становится общим.
Здесь в сутолоке Дома Поэтов «выяснять отношения» трудно, да, к тому же, сам Гумилев учил меня никогда не «объясняться».
«Дом Поэтов» своего рода клуб, почти ежевечерне переполняемый публикой.
Гумилев нашел необходимого капиталиста — некоего Кельсона. Гумилев уговорил своего брата Димитрия, юриста по образованию — стать юрисконсультом Дома Поэтов и даже… кассиром. Гумилев всем заведует и все устраивает сам. Он душа, сердце и ум «Дома Поэтов». Он занимается им со страстью и гордится им.
В «Доме Поэтов» очень весело. Судя по аплодисментам и смеху посетителей, им, действительно, очень весело, но нам, участникам и устроителям еще гораздо веселее, чем им.
Мы с Гумилевым по-прежнему продолжаем ежедневно видеться, но всегда на людях — в Доме Искусств, в Доме Поэтов, в Доме Литераторов, куда он теперь, ведь он далеко живет, редко показывается.
Никаких «задушевных» разговоров с глазу на глаз мы больше уже не ведем. Хотя и он успел сообщить мне, что снова влюблен, счастливо влюблен, — с чем я его и поздравила. Все же, он снова и снова уговаривал меня не выходить замуж за Георгия Иванова. — Но все это происходи-ло как-то вскользь, мимоходом, случайно. — я была слишком занята своей личной жизнью.
Гумилев мечтал создать из «Дома Поэтов» что-то совершенно небывалое.
Кроме чтения стихов предлагается еще и «сценическое действо», сочиненное и разыгранное поэтами.
— Я чувствую, что во мне просыпается настоящий Лопе де Вега и что я напишу сотни пьес, — говорит он смеясь. — Они будут ставиться у нас, как в Испании 17 века, грандиозно и роскошно, со всяческими техническими усовершенствованиями и музыкальным аккомпани-ментом.
Пока же представления скорее походят на веселый балаган.
Гумилев, большой поклонник и почитатель д'Аннунцио, решил достойно почтить его на сцене «Дома Поэтов».
Сюжетом для одного из первых спектаклей послужило взятие Фиуме.
Несмотря на то, что в «Доме Поэтов» еще отсутствовали «технические усовершенствова-ния», сражения на воде и суше происходили в невероятном грохоте и треске «орудий».
Гумилев, конечно, играл главную роль — самого д'Аннунцио и был довольно удачно загримирован по его портрету.
