Приходилось еще и еще раз подробно объяснять, почему показана операция. Но все равно они не могли решиться:
— Ой, доктор, я должна подумать…
— Ой, лучше я приду через полгода…
— Ой, я не знаю…
И все начинается с «Ой!»
Но даже поразительно, как просто относятся к операции американцы. Они легко идут на шунтирование сердечных сосудов и замещение клапанов, на онкологические операции и на протезирование суставов. Некоторые из наших пациентов имели по три-четыре искусственных сустава! Не задавая лишних вопросов, они решительно идут на операцию, по-деловому рассчитывая свои возможности. У нас с Виктором была одна больная семидесяти с лишним лет, у которой был сильный артрит. Ей уже сделали замещение одного тазобедренного и одного коленного сустава на искусственные, но с течением болезни возникали боли в других суставах. А она любила путешествовать, летала и плавала по всему миру. Готовясь к очередной поездке, она приходила в госпиталь и говорила:
— Замените мне следующий сустав, а то через пару месяцев мне уже надо ехать.
Вскоре после начала работы в Америке я заметил, что американцы очень терпеливы к физическим страданиям. Если в одной палате рядом лежали американец и русский и им была сделана одинаковая операция в один и тот же день, то при врачебном обходе на следующее утро на вопрос о самочувствии американец ответит слабым, но ровным голосом:
— Спасибо, док, я о'кей.
А его русский сосед начнет причитать:
— Ой, не спрашивайте… Ой, я всю ночь не спал… Ой, сделайте еще укол!..
И так до самого выздоровления. Правда, частично это можно объяснить тем, что физически и морально бывшие советские люди сильно потрепаны всей предыдущей тяжелой жизнью, «висением вверх ногами на острове Скалы». Общее состояние здоровья русских пациентов одного возраста с американцами почти всегда намного хуже.
Одним из моих первых врачебных откровений после эмиграции было то, что в Америке доктора не скрывают от пациентов диагноз рака, как в России. Они прямо говорят:
— У вас рак.
Если бы доктор попытался скрыть диагноз, пациент мог бы за это подать на него в суд. Другой вопрос — что происходит в душах тех больных. Дома они могут плакать, но с докторами предельно деловиты:
— Док, какое вы предлагаете лечение?
Состояние современной медицины позволяет во многих случаях продлить их жизнь. Однако если болезнь запущена, они все так же по-деловому спрашивают:
— Док, сколько мне осталось жить?
И такое же смиренное отношение к спиду.
Хотя в нашем госпитале, среди относительно состоятельных белых людей, было мало больных спидом, но, приходя на прием к хирургу, все они сразу заявляли:
— Док, если вы будете делать мне операцию, я хочу вас предупредить, что у меня положительный анализ крови на спид, и я принимаю лекарства.
Хирург в таком случае на операции надевает специальные перчатки с вмонтированной металлической сеткой.
Ну, а почему я написал, что американцев лечить выгодней? Хотя это никогда не имело для меня решающего значения, но я должен сказать, что частные страховые компании платили за больных американцев намного больше, чем «Медикейд» и «Медикер» за иммигрантов. При одинаковых операциях за русского больного я получал от «Медикейда» 500 долларов, от «Медикера» 1500–2000, а за американца с частной страховкой — от 4000 до 6000 и выше. Мой самый большой гонорар составил 14 000 долларов — конечно, за американских больных. И хотя американцев было меньше половины от общего числа моих больных, деньги за их лечение составляли львиную долю моего заработка — около 250 000 долларов в год.
Как-то я лечил молодую и небогатую американку двадцати пяти лет. Она собиралась вскоре выйти замуж, а у нее было врожденное укорочение одной ноги на 5 сантиметров. Ее жених любил ее и даже просил не делать операцию. Но она мне сказала:
— Доктор, на свадьбе я хочу идти под венцом ровной походкой.
Сама по себе история трогательная. Я объяснил ей:
— Вы должны знать, что при всех операциях есть риск.
— Доктор, я вам доверяю, — просто сказала она.
Я удлинил ей ногу по методу Илизарова. Потом, хотя всегда я постоянно был занят другими пациентами, уделял ей много внимания, учил ходить и держаться прямо:
— На свадьбе ты должна выглядеть неотразимо.
К дню свадьбы наша невеста научилась ходить плавной походкой. Перед концом лечения она вручила мне открытку. Там было написано: «Спасибо, доктор Владимир, что за все время лечения вы давали мне почувствовать, будто я была вашей единственной больной».
Ее страховая компания заплатила мне как раз довольно мало.
Его звали Джон, ее — Мадонна, обоим было по тридцать. Они были женаты три года, потом разошлись. Джон работал техником в нью-йоркском филиале фирмы «Мерседес-Бенц». Он был высокий, симпатичный и веселый парень, но хромал — в детстве сломал ногу, катаясь на лыжах, и кости срослись с укорочением на 8 сантиметров. Один из его клиентов был доктор из нашего госпиталя. Заметив, что Джон хромает, он рекомендовал ему обратиться к Френкелю. Вместе с Виктором мы сделали Джону операцию и наложили на ногу илизаровский аппарат. Вот тогда и появилась опять Мадонна, пришла навестить бывшего мужа.
Операция прошла успешно, но еще успешнее развивался роман между бывшими супругами. После выписки из госпиталя Джон приходил для проверки в офис с аппаратом на ноге, и всегда в сопровождении Мадонны. Они вели себя, как юнцы: хихикали и целовались, даже когда я проверял детали аппарата. У нас с Джоном сложились приятельские отношения, а Мадонна всегда мне приятно улыбалась и каждый раз интересовалась:
— Доктор Владимир, когда вы снимете аппарат с его ноги?
Ее как будто это даже больше интересовало, чем самого больного. Но вот полное удлинение ноги было закончено, кость окрепла, аппарат сняли — они были счастливы. На последнем визите в офис Джон и Мадонна радостно сообщили мне, что поженились во второй раз. На этом история могла бы и закончиться, но…
Через три года мы с Виктором получили вызов в федеральный суд Нью-Йорка: Джон и Мадонна подали на нас иск на десять миллионов долларов. Что? Почему? В обвинении, составленном их адвокатом, говорилось, что к Джону мы проявили «преступное непрофессиональное отношение, игнорировали его боли и были халатно невнимательны в течение всего лечения», что теперь он не в состоянии полностью разгибать ногу в колене и вынужден ходить с палочкой, в результате чего потерял работу. За это он требует от нас компенсацию в девять миллионов долларов. В обвинении со стороны Мадонны говорилось, что, когда на ноге Джона был илизаровский аппарат, это лишало ее полноценного удовлетворения от секса с ним. Поэтому она требовала с нас один миллион. Юридическое обснование обвинения — «за лишение полноценного удовлетворения».
