а сердца не слышно», богослужение в огромном католическом соборе «казалось мертвым». Причем сами католики признавали: у русских «сердечная вера» (31, с. 328–330).
В то же время владыка в своих размышлениях нисколько не обольщался и не впадал в возвеличивание своего только потому, что оно свое. Увидев в константинопольском соборе Святой Софии самозабвенно молящегося турка, он невольно задумался: «…пожалуй, сейчас во всем великом городе не найдешь грека, так смиренно молящегося где-нибудь в храме. Все они заняты “делами”, а о Боге вспоминают лишь по праздникам. О русских беженцах и говорить не стоит! Даже немыслимо представить кого-либо из нас, архиереев ли, генералов ли, солдат, казаков, интеллигентов, вот так публично и сосредоточенно молящихся. Не терпим ли мы, и греки, и русские, наказания Божие за то, что продаем свое первородство христианской истины за чечевичную похлебку материальной привязанности, как прочие, неверующие? Христианство прекрасно, высоко, но не плохими ли мы стали христианами в мире?» (31, с. 333–334).
Будучи требовательным к другим, владыка оставался строгим и к себе. На подворье он служил в общей череде священническим чином. Образ жизни его оставался простым и скромным. Отрешившись от церковно-политических дел, владыка все более сосредоточивался на главном – служении Богу и людям, на молитвенном духовном делании. Примечательно, что старец Силуан Афонский, с которым владыка поддерживал постоянные отношения, в одном из писем отозвался о нем так: «Господь Иисус Христос любит архиепископа Вениамина» (177, с. 332).
Русская эмиграция не жаловала Трехсвятительское подворье, пустили слух, что там над иконами висят серп и молот… Но постепенно, год за годом все больше русских людей стало приходить в храм, привлеченных особой теплотой, будто дыханием родной земли. Примечательно, что осенью 1941 года в Трехсвятительский храм пришел помолиться великий князь Владимир Кириллович с некоторыми близкими представителями русской аристократии. Немцы предложили ему, как законному главе Дома Романовых, стать императором Российским на «освобожденных» ими землях. Великий князь ответил: «На штыках врагов моего народа я никогда не буду императором». Немцы дали пять дней на размышление, пригрозив расстрелом в случае отказа. Вот на исходе пятого дня Владимир Кириллович и пришел помолиться перед возможной смертью в «болыне-вицкий» храм… Но все обошлось (174, с. 43–44). После Второй мировой войны замечательные фрески иеромонаха Григория в парижской «церкви в гараже» были объявлены памятником национальной культуры Франции (118, с. 177).
В 1933 году владыка Вениамин отправляется в США по благословению митрополита Сергия для чтения лекций, а вскоре, указом от 22 ноября 1933 года назначается архиепископом Алеутским и Северо-Американским, экзархом в Северной Америке. И вновь, в который раз ему приходится столкнуться с большими трудностями, неодолимыми на первый взгляд.
Алеутская и Северо-Американская епархия на территории США была утверждена Святейшим Синодом в 1900 году, и к концу 1917 года в ее состав входили 271 храм, 257 священнослужителей и до 300 тысяч прихожан. После революции затрудняется сообщение с главой РПЦ. В сентябре 1921 года Архиерейский Собор Сербской Православной Церкви учредил Американо-Канадскую епархию, оторвав сербские приходы от юрисдикции Русской Православной Церкви. Этим же воспользовался Константинопольский Патриарх Мелетий IV, который 1 марта 1922 года утвердил решение Священного Синода «об обязательном и исключительном подчинении Константинопольской Церкви всей православной диаспоры», то есть православных вне территории автокефальных Церквей. Так, в нарушение церковных канонов, была создана Американская архиепископия Константинопольского патриархата в Северной Америке (129, т. 2, с. 15, 159,161). Русские архиереи отвергли притязания патриарха Мелетия IV, а Патриарх Тихон назначил митрополита Платона (Рождественского) патриаршим представителем в этой епархии (со статусом митрополичьего округа). Однако в тяжелые и трагические для Русской Церкви годы митрополит Платон, подобно карловчанам, решился на резкие публичные заявления с осуждением Советской власти, что вынудило Патриарха Тихона уволить его от управления делами епархии. Однако сам владыка Платон не признал этого решения и увел епархию от законного церковного управления, объявив о «временном самоуправлении». Православное сообщество в США оказалось расколотым, лишь несколько приходов остались верными Матери-Церкви.
Трудно даже представить, сколько мужества и стойкости понадобилось владыке Вениамину в первые годы его служения на Американском континенте. На что он мог рассчитывать в Нью-Йорке? Кафедральный собор святителя Николая обманом захвачен обновленцами, притязающими и на другое имущество Русской Церкви; общины приходских церквей настроены яро антисоветски и видеть не хотят «большевицкого епископа»; греческие и сербские архиереи пекутся лишь о своих интересах… Первое время владыка Вениамин жил буквально в нищете: спал на полу, подметал улицы; приходилось переносить оскорбления за верность Матери-Церкви от ревностных не по уму защитников «чистоты Церкви». Как-то после одного собрания среди сторонников раскола ему предложили для безопасности выйти через запасной выход. Но владыка решил идти, как и входил, через главный вход. Кто-то бросил в него окурок, раздались оскорбительные выкрики. Но архиепископ Вениамин мужественно сохранил свое достоинство (177, с. 329). И произошло чудо, объяснимое одним – его верой.
Вероятно, вспоминал он наставление старца Нектария Оптинского, полученное незадолго до революции: «Батюшка… примите совет на всю вашу жизнь: если начальники или старшие вам предложат что-нибудь, то, как бы трудно или даже как бы высоко ни казалось это вам, – не отказывайтесь. Бог за послушание поможет!» (32, с. 129).
Он много трудился. Богослужение, проповедничество, назидательные беседы, литературный труд; ведение всех канцелярских дел (владыка лично отвечал на все письма и на все поздравления), а ко всему еще и служение немощным. Владыка обладал редким даром подлинно христианского, благоговейного отношения к человеку, к любому из встреченных им. Проявленная стойкость и образ жизни по Христу были увидены и поняты. К нему присоединился епископ Аляскинский Антоний (Покровский); приехали из Франции иеромонах Феодор (Текучев), из Сербии – иеромонах Георгий; верной и многолетней сотрудницей владыки была матушка Анна (Ольга Владимировна Обухова). Постепенно духовенство и некоторые приходы стали присоединяться к митрополиту Вениамину (этот сан он получил в 1938 году), и его паства стала расти. За 14 лет своего служения в Америке владыка Вениамин создает «из ничего» 50 приходов Московского Патриархата, становится видным церковным деятелем в масштабах США.
В те годы он вновь обращается к вопросу, волновавшему Русскую Церковь незадолго до революции – вопросу об имяславии. Проблему имяславия, возникшую в 1907 году после публикации книги схимонаха Илариона «На горах Кавказа» и отчасти расколовшую церковный народ на сторонников и противников особого почитания Имени
Божьего, не успели обсудить на Поместном Соборе 1917–1918 годов. Между тем проблема эта явно выходила за рамки богословия, затрагивала глубины духовной жизни православного человека. Может быть, и неслучайно митрополит Антоний (Храповицкий) сразу оказался среди противников имяславия, а владыка Вениамин – среди его горячих сторонников. В 1937–1938 годах завязывается переписка по этим
