— Как следствие, Яков Христофорович?
— Не телится пока.
— Очная ставка с Локкартом?
— Дохлый номер.
— Ни про Самару, ни про Скоропадского, ни про Антанту?
— Ни-ни.
— Так подскажите! Что мне докладывать на президиуме ВЦИК? Владимиру Ильичу?
— Пробовал, Яков Михайлович. И так и сяк. Вместо показаний — лирический монолог. О мыле. Суда требует.
— Интересно! Суда?
— Именно. Суда.
— Не нравится мне это. Уж не разгадала она, случаем, нашу с вами крестословицу, а? Что была подсадной уткой?
— Черт ее знает, все может быть.
— Что Протопопов?
— Расстрелян час назад.
— Ясно. Вот что я думаю, Яков Христофорович. Прежде всего, переведите ее в Кремль, к Малькову. А то еще сбежит ненароком. И ликвидируйте без шума. Дайте официальное сообщение в «Известия ВЦИК». Ну сами знаете. Стрелявшая — правая эсерка черновской группы, установлена ее связь с самарской организацией, готовившей покушение. Расстреляна по приговору пролетарского суда.
— Не торопимся, Яков Михайлович? Появились новые данные, готовится следственный эксперимент. Нашли ее револьвер, есть возможность провести дактилоскопическую экспертизу.
— Все после исполнения приговора! И экспертиза, и эксперимент. Хоронить Каплан не будем, останки уничтожить без следа. Как царскую семью в Екатеринбурге. Действуйте, товарищ заместитель председателя ВЧК!
— Понятно, товарищ председатель ВЦИКа.
Из записок коменданта Кремля Павла Малькова:«Через день или два меня вызвал Варлам Александрович Аванесов. «Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь ее здесь, в Кремле, под надежной охраной». Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан привез ее в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решеткой окно находилось метров в трех-четырех от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключенной. Часовых я отобрал лично, только коммунистов, и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан; надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в нее пулю из своего карабина».
Я, Фанни Каплан! (окончание)
…Она собирала на лугу цветы вместе со смешливой дворовой подружкой Ноа, рядом лающая Милочка — носилась с азартом за бабочками, подпрыгивала уморительно. Звонили неподалеку колокола — ей было интересно: откуда в штетле могут звонить церковные колокола? — поднялась на взгорок, чтобы посмотреть — по разбитому шляху шли слепые с поводырями, размахивали ручными колокольцами. Один, очень знакомый — тот самый, вспомнила, цыган с бельмами на глазах во дворе Харьковской больницы! — махал в ее сторону рукой, она спустилась вниз, подошла, спросила: «Вы, наверное, на ярмарку, в Житомир?» «С войны идем, дочка, мертвых везем хоронить, видишь возы сзади?» — прозвучало в ответ. Ясно стало, отчего звонят колокола: мертвых хоронят.
— Подъем! — прозвучало рядом. — Разоспалась, королева!
Она открыла глаза: вчерашний комендант.
— Вставать, вставать, Каплан! Не на курорте.
Пошел к дверям:
— Завтрак сейчас принесут.
За стенами просторной комнаты с решетчатым окном слышался перезвон колоколов Китай-города. Все встало на свои места: она в Кремле (немыслимо — в Кремле!), ночевала в каком-то складском помещении со сваленной в углу мебелью, спала на сафьяновой кушетке с выпиравшими пружинами, будет сейчас завтракать. Успевай изумляться!
Прошлым вечером ее неожиданно увезли из штаба ВЧК. Вошедший в камеру вислоусый пролетарий с пытливыми глазками приказал подняться, повел в сопровождении молчаливых охранников в одинаковых кожаных фуражках со звездами во двор, где стоял с работавшим мотором грузовик, помог взобраться в кузов.
Господи, подумалось, неужели в суд! Подействовало? То, что она все эти дни неустанно твердила на допросах: да, я хотела убить вашего Ленина, стреляла, ранила, к сожалению. Добровольно сдалась. Судите! Открытым, честным, всенародным судом. Приму любой приговор. Смерть? — пойду на смерть! Но до этого выскажусь в присутствии публики, открою людям глаза. На подлую воровскую власть, укравшую у февральской революции ее плоды. Жирующую в Кремле, превратившую страну в бесправную комиссарию. Лишившую ее надежд, куска хлеба. Стану голосом попранной, униженной России, ее совестью…
До места ехали недолго: через Охотный, в закоулок, по Никольской. Бывала тут не раз, заходила в аптеку Феррейна, где покупала глазные капли. Проехали Казанский собор, Печатный двор, «Славянский базар» со стоявшими у входа извозчиками. Вечер был изумительный: обессилевшие после недавнего дождя дымно-розовые облака над головой, влажный ветерок в лицо. Сидела в окружении белобрысых охранников с карабинами, тянула голову: куда все-таки едем? В Кремль оказалось, прямиком через Спасские ворота!
Вислоусый высунулся из кабинки, замахал рукой в сторону сторожки — ворота отворились, они въехали во двор.
«Не в гости ли к Ленину?»
Было бы здорово:
«Как самочувствие, Владимир Ильич? Пишете что-нибудь новенькое?»
Поселили в полуподвале, комната уютная, электрический свет. Принесли по ее просьбе газеты — «Правду» и «Известия ВЦИК». Прочла воззвание о злодейском покушении на великого вождя, о злодеях-наймитах, правых эсерах, французах и англичанах. Стилистика у большевиков — скулы сводит. А грамотные вроде люди, многие с университетским образованием…
Ужинала она по-царски: разварная рыба с картофельным пюре — ум отъешь. «Что они все-таки надумали, почему прекратили следствие, допросы? — размышляла лежа в постели. — Неужели в самом деле решили судить? Как было бы здорово!»…
Из воспоминаний коменданта Кремля Петра Малькова:«Прошел еще день-два, вновь вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.
— Когда? — коротко спросил я Аванесова.
— Сегодня. Немедленно.
— Есть!
Да, подумалось в тот момент, красный террор — не пустые слова, не только угроза. Врагам революции пощады не будет!»
Я, Фанни Каплан! (окончание)
— На выход, Каплан!
У дверей — вислоусый комендант, десяток охранников с карабинами.
— Вперед!
Вышли наружу. Сумрачный полдень, влажная брусчатка кремлевского двора, слабо моросит дождик. Мимо Сенатского дворца с круглым куполом шагает в сторону Спасских ворот мужчина в темном плаще и шляпе.
