Те города, которые пострадали за свою верность римлянам, Сулла вознаградил восстановлением их свободы и рядом привилегий. В их число, основываясь на нынешнем состоянии источников, можно включить следующие пункты: Илион, острова Хиос и Родос, федерацию ликийских городов, Магнесию на Сипиле, Табы, Стратоникею, остров Кос, Термесс, Лампсак, Аполлонию в Лидии, Алабанду, Метрополис.
Чтобы лучше представить, как и за что Сулла награждал города Азии, обратимся к самой обширной надписи, относящейся к этим событиям – сенатусконсульту о Стратоникее (81 год).[1049] Этот документ содержит ряд привилегий, которые, по представлению Суллы, получили жители Стратоникеи Карийской. Кроме возобновления старинного союза с Римом, эти привилегии включали в себя право пользоваться теми законами, которые существовали в полисе до начала войны, утверждение всех постановлений, сделанных в ходе войны и всех пожалований, сделанных городу Суллой, предоставление права убежища (асилии) храму Гекаты, поручение следующим наместникам Азии позаботиться о восстановлении утраченной жителями города собственности, освобождение плененных в ходе войны горожан, ряд почетных привилегий для стратоникейских послов в Риме.
За что получил город этот впечатляющий список привилегий? Ответ содержится в первых же строках документа: «Известно нам, что вы и ваши предки поступали по всей справедливости по отношению к нашей гегемонии, и во всяческом положении искренно сохраняя верность по отношению к нам в войне с Митридатом, первыми в Азии вступили в борьбу с ним». Далее в декрете неоднократно упоминается набор качеств, которые стратоникейцы хранили в отношении римского народа: они «дружбу, верность и благорасположение к римскому народу всегда соблюдали до конца, и в мирное, и в военное время», поднялись на борьбу с Митридатом «первыми в Азии» и «наихрабрейше противостояли силам и мощи царя», а также оказали помощь римлянам воинами, провизией и большими тратами общественных средств; в целом поведение стратоникейцев в этой войне определяется как «величие духа». Митридат в этом документе обвиняется в том, что он «жесточайше тиранил Азию», а стратоникейцы сражались «за города Азии и Эллады»**.
Подобного же рода характеристики поведения полиса и характера войны присутствуют и в других документах этого времени – сенатусконсультах о Табах[1050] и фасосцах.[1051] Материал надписей замечательным образом совпадает в характеристиках и оценках событий, и это не может быть простой случайностью. Конечно, общность стилистических оборотов в приведенных текстах легко объяснима официально-риторическим стилем этих памятников, но при этом важно помнить, что «стиль отражает устойчивую систему взглядов, “систему фраз", которая гораздо шире, чем то или иное произведение, созданное в данном стиле. Семантика стиля… вскрывает всё мировоззрение целиком… Целью стилистического анализа должна стать система взглядов, породившая систему фраз».[1052] Если придерживаться достаточно традиционного взгляда, согласно которому сущность римской политики составляло беспощадное господство,[1053] то риторическое оформление сенатусконсультов будет признано в лучшем случае лицемерием. Но при этом забывают провести очень важное разделение – между завоеванием и управлением. Известный испанский философ Хосе ОртегаиГассет писал по этому поводу: «Стабильное и нормальное отношение между людьми, которое называется правлением, никогда не основано на применении силы… Наполеон напал на Испанию, оккупировал ее на некоторое время, но он не правил в Испании ни одного дня. Так случилось именно потому, что за ним стояла сила – сила, но не более того. Не следует смешивать понятия “агрессия", “нападение" и “правление”. Правление – это нормальное осуществление власти. Прочной будет лишь та власть, которая опирается на поддержку общественного мнения… Любая смена власти, любая смена правящих сил есть не что иное, как смена мнений».[1054]
Именно такая «смена мнений» происходит на Востоке в период Первой Митридатовой войны. Сулла не просто возвращает под власть Рима отпавшие города Азии – он еще и демонстрирует, что союз с Республикой гораздо выгоднее, чем война. На фоне общего разорения территорий, где шли боевые действия, привилегии, полученные верными союзниками Рима, выглядели особенно весомо. «Эти и подобные пожалования в Азии должны были значить много для того, чтобы побудить восточные города к осознанию железной власти Рима над их будущим и его готовности вознаградить их лояльность».[1055] Урок, который азиатские эллины получили от Суллы, не был напрасным – когда спустя десять с небольшим лет Митридат вновь вторгнется в римскую провинцию, сопротивление ему окажет первый же большой город, который он встретит. Еще могущественный, не добитый Суллой в военном отношении, Митридат бесповоротно проиграл ему политически. Вся его дальнейшая борьба была лишь затянувшейся агонией.
Итак, самые неотложные дела на Востоке были завершены. Можно было возвращаться в Италию. Осада непокорной Митилены и сбор дани были поручены Лукуллу, которому в итоге так и не довелось участвовать в гражданской войне. Как силы, которые должны были обеспечить на Востоке порядок, были оставлены два легиона, которые достались Сулле от Фимбрии и которые в дальнейшем по его имени называли фимбрианцами.[1056] Когда на Восток прибыл для борьбы с Митридатом Луций Лициний Лукулл, эти легионы перешли под его командование. В лице фимбрианцев Лукулл получил под свое командование людей, которые совмещали в себе дух профессиональных солдат с авантюрными наклонностями.[1057] В дальнейшем это роковым образом сказалось на судьбе самого Лукулла: во время похода на Артаксату (Арташат), столицу Армении, фимбрианцы подняли мятеж и не дали ему довершить разгром армянского царя.[1058] Однако их дальнейшие смуты не должны заслонять очевидного: это были очень боеспособные подразделения, и если Сулла не взял их с собой в Италию, то только потому, что нельзя было доверять легионам, которые предали одного командующего и допустили смерть другого.
Упорядочив дела в провинции, Сулла переправился в Грецию. Весной 84 года он «отплыл из Эфеса со всеми кораблями и на третий день вошел в гавань Пирея» (Плутарх. Сулла. 26.1). В Греции он провел год. Здесь, когда он находился в Афинах, его стал мучить недуг, «болезненное оцепенение и тяжесть в ногах – то, что Страбон называет „детским лепетом подагры“. Перебравшись из-за этого в Эдепс, он лечился теплыми водами и развлекался, проводя время в обществе актеров» (Плутарх. Сулла. 26. 4–5). Видимо, эта болезнь, а не только переговоры, которые он вел с римским правительством, задержала его в Греции на такой длительный срок.
