Настоящее подписание состоялось 3 марта. Союзнические посольства возвратились в Петроград на какое-то время, но покинули его в начале апреля, и этот отъезд был для нас жестоким ударом. Их присутствие в Петрограде служило нам гарантией того, что где-то еще существует цивилизованный мир, дающий надежду на защиту. Никто из нас не покидал Россию, пока продолжалась война. А теперь нас явно бросали на милость наших новых правителей.
В середине марта Урицкий, который стоял во главе ужасной ЧК, издал декрет об обязательной регистрации всех мужчин, принадлежащих к дому Романовых. И снова княгиня Палей сумела спасти моего отца. Она лично принесла в ЧК справку о его болезни, и большевики, подвергнув его медицинскому осмотру, освободили от регистрации.
Но Володя, мои дяди и двоюродные братья, которые жили в Петрограде или его окрестностях, были обязаны явиться в ЧК, где их внесли в список и сообщили им, что отправят в ссылку.
На том основании, что Володя не носил фамилию Романов, княгиня Палей приложила максимум усилий спасти его от ЧК, но ее попытки не увенчались успехом. Володю вызвали на личную беседу с Урицким, который дал ему возможность раз и навсегда отречься от своего отца и от всех Романовых. Володин ответ не мог никоим образом смягчить его судьбу.
Две недели спустя Володю вместе с тремя сыновьями покойного великого князя Константина: Иоанном, Константином и Игорем – и великим князем Сергеем, который во время войны был главнокомандующим артиллерией, – выслали в Вятку. Никого из них мы больше не видели. В конце апреля их всех перевели сначала в Екатеринбург, а затем в Алапаевск, где позднее к ним присоединилась тетя Элла, высланная большевиками из Москвы.
Тетя так и не примирилась с мыслью, что жена моего отца, полностью прощенная и восстановленная в своих правах императором, получила официальный, хотя и морганатический титул и была признана всеми, начиная с царского двора. Враждебное чувство, которое испытывала к княгине Палей, она перенесла на детей моего отца от второго брака. Но судьба распорядилась так, что последние месяцы жизни на этой земле она и Володя провели вместе в атмосфере тесной дружбы, они сблизились и научились ценить друг друга. Своей долгой и невыносимо мучительной смертью они скрепили свою дружбу, которая была великим утешением для обоих во время невероятных страданий, которые им выпали.
Мой отец не дожил до того момента, когда об этом стало известно. Но и он, и его жена безумно переживали разлуку с сыном. Огромная тяжесть, казалось, нависла над всеми нами. Княгиня Палей горько винила себя за то, что не отправила Володю за границу, когда это было еще возможно.
Каждый раз, когда я ездила в Царское Село к своему отцу, я замечала перемены к худшему. Постепенно он был вынужден лишить себя всего. И это несмотря на постоянные заботы и энергию княгини Палей, направленные на то, чтобы обеспечить ему, по крайней мере, хоть тень того комфорта, к которому он привык. С начала зимы стало очевидно, что керосина для центрального отопления будет недостаточно, и многие комнаты были закрыты. Так как мой отец периодически страдал от язвы желудка, то вынужден был сидеть на диете, и продукты для нее доставали с огромным трудом и ценой величайших жертв. В январе, несмотря на строгую экономию, топливо кончилось, и моему отцу вместе с семьей пришлось переехать в дом моего двоюродного брата Бориса, также расположенный в Царском Селе, где печи можно было топить дровами.
Местный Совет и его меняющиеся члены постоянно шантажировали моего отца под тем или иным предлогом ради личной материальной выгоды. В конце концов, новое правительство национализировало и отняло у него дом вместе с ценными коллекциями, сделав там музей.
Весной я уже больше не могла выдержать жизнь в городе. Мы сняли коттедж в Павловске недалеко от моего отца и организовали свою жизнь так, как смогли. Мы посадили овощи, и я сама ухаживала за ними: поливала их утром и вечером; купили козу – коровьего молока достать было невозможно.
Мне предстояло родить в начале июля, и за неделю до этого к нам должна была прийти жить опытная сиделка. Договорились также, что врач, который с самого начала меня наблюдал, приедет в Павловск по первому зову.
Однажды вечером, приблизительно за три недели до назначенного времени, я, как обычно, поливала в саду овощи, а чтобы не замочить чулки и башмаки, делала это босиком. Помню, что две большие лейки казались мне в тот день особенно тяжелыми.
Закончив поливать, я вошла в дом и вдруг почувствовала подозрительную боль в спине. Муж только что возвратился из Петрограда, куда ездил по делам, а свекровь, уехавшая на целый день в Царское Село, еще не вернулась. Муж несколько раз пытался дозвониться в Петроград, чтобы вызвать доктора или опытную акушерку, но тщетно. В сумеречном свете белой северной ночи мы сидели наверху в моей спальне и ждали. Боли становились все сильнее.
Наконец из Царского Села приехала свекровь. Она сразу увидела, как обстоят дела, и поняла, что нельзя терять времени. Она отправила Алека, моего деверя, на поиски какой-нибудь местной акушерки. Прошло два часа. Моя свекровь с помощью старой горничной Тани приготовила комнату и постель и поставила кипятиться воду. Между схватками я ходила по комнате. Любимая собака моего брата, о которой я заботилась со времени его отъезда, чувствуя необычный переполох в доме, спряталась под туалетный столик. Ее пытались выгнать оттуда, но она продолжала туда возвращаться, дрожа и не сводя с меня глаз; а когда кто-нибудь к ней приближался, рычала.
Наконец прозвенел дверной звонок. Это был Алек с местной акушеркой, которую он поднял с постели. Он не осмелился сказать ей, куда он ее везет, боясь, что она может отказаться помочь появиться на свет маленькому новому буржую. Она привезла все, что было необходимо, и оказалась очень умелой. Не задавая вопросов, быстро переоделась в белый халат и приступила к работе. Менее чем через час я услышала крик своего новорожденного младенца и едва смогла поверить, что все позади.
За окном стояла замечательная белая ночь. Чуть больше двадцати пяти лет назад так же спешно вызванная акушерка помогала моей матери в Ильинском. Но мама умерла при родах Дмитрия.
Спустя десять дней я начала вставать с постели, и мы отпраздновали крестины. Отец и бабушка моего мужа должны были стать крестными отцом и матерью новорожденному мальчику, чье появление на свет доставило моему отцу последнюю радость в жизни. Моей мачехе удалось приготовить настоящий пир, и по крайней мере на эти несколько часов мы постарались стряхнуть с себя заботы и тревоги, осаждавшие нас. Кажется, я никогда не видела своего отца в таком веселом настроении, в каком он пребывал в день, когда крестили малыша.
