Чэнь Юнь испугался102. Вскоре он написал Дэну письмо для передачи Мао, в котором просил дать ему отпуск «по состоянию здоровья». Из этого отпуска он выйдет только после смерти Председателя.
Разобравшись с Чэнь Юнем, Мао в присутствии Лю, Чжоу, Дэна и левака Чэнь Бода обрушился на Тянь Цзяина и Дэн Цзыхуэя. А затем потребовал от Чэнь Бода, возглавлявшего тогда редакцию журнала ЦК «Хунци», подготовить проект резолюции об укреплении коллективного хозяйства «народных коммун» и развитии сельскохозяйственного производства. Под его давлением Центральный комитет срочно издал циркуляр, запрещавший пропагандировать семейный подряд103, а вскоре фанатично преданный Председателю Чэнь Бода подготовил и проект резолюции, который был рассмотрен и принят на очередном, 10-м, пленуме ЦК в сентябре 1962 года104.
Осторожный Чжоу, который все это время избегал разговоров на опасные в политическом отношении темы и не высказывался ни за, ни против подряда, сразу поддержал «великого кормчего». Да и Дэн с Лю, испугавшись не меньше, чем Чэнь Юнь, сочли за благо одобрить всё, что требовал вождь. Очевидец вспоминает: «После того как позиция Председателя Мао стала известна, никто [уже] не мог не изменить соответственно и свою позицию»105.
Дэн бросился звонить первому секретарю ЦК комсомола Ху Яобану, с которым был знаком еще по совместной партработе в Сычуани, потребовав немедленно вычеркнуть из стенограммы его речи злополучных животных106. А Лю на встрече с кадровыми работниками, направлявшимися в низовые организации, специально поднял вопрос о порочности семейного подряда, заявив, что и высшие, и низшие ганьбу, к сожалению, «потеряли веру в коллективное хозяйство»107.
Но Мао продолжал развивать наступление. За время отпуска он, казалось, всё детально продумал и теперь брал реванш за то унижение, через которое прошел на совещании семи тысяч руководящих работников. Как бы ни был экономически эффективен семейный подряд, принять его он не мог, ибо не желал допустить реставрацию капитализма!
В течение месяца, в июле — августе, в курортном местечке Бэйдайхэ близ Тяньцзиня он «промывал мозги» руководящим ганьбу, собрав их со всей страны на новое рабочее совещание. Накануне на встрече с первыми секретарями комитетов партии провинций, автономных районов и городов центрального подчинения он раскричался: «Вы за социализм или капитализм?!.. Сейчас некоторые выступают за введение подрядной системы в масштабах всей страны, вплоть до раздела земли. Компартия выступает за раздел земли?»108 На самом же совещании уже более спокойно внушал притихшим товарищам: «Единоличное хозяйство неизбежно ведет к поляризации, а для этого не надо и двух лет, расслоение начнется уже через год… Хрущев и то не осмелился открыто распустить колхозы»109.
Ссылка на Никиту Сергеевича была не случайна. Ко времени совещания в Бэйдайхэ в советско-китайских отношениях царил уже полный разлад. После некоторого потепления на Московском совещании 1960 года вновь, с весны 1961-го, возобновилась жесткая полемика: на этот раз в связи с дальнейшим ухудшением отношений Компартии Советского Союза с Албанской партией труда, союзником китайской компартии. Вождь албанской партии, сталинист Энвер Ходжа, полностью разгромивший в начале 1961 года свою внутрипартийную прохрущевскую оппозицию, резко усилил тогда нападки на СССР и лично Хрущева, которого, как и китайцы, стал обвинять в «ревизионизме». У албанского лидера к Никите Сергеевичу имелся большой список претензий: он осуждал его и за борьбу с культом личности Сталина, и за «мирный переход» и «мирное сосуществование», и особенно за прекращение экономической помощи его стране после того, как албанская делегация не поддержала хрущевских атак на китайскую компартию во время съезда румынской компартии. В ноябре 1960 года на Московском совещании Ходжа даже выплеснул на Хрущева свою обиду публично: «В то время как в Советском Союзе могут объедаться крысы, албанский народ умирает от голода, так как руководство Албанской партии труда не склоняется перед волей советского руководства»110. (Услышав это, глава Компартии Испании Долорес Ибаррури сравнила Ходжу «с собакой, кусающей руку, кормящую ее хлебом»111. Сравнение явно страдало, поскольку Хрущев к тому времени перестал кормить албанцев.) После этого в мае 1961-го Президиум ЦК КПСС предпринял новые антиалбанские шаги: прекратил поставки вооружения в эту страну и вывел восемь советских подводных лодок с военно-морской базы в албанском городе Влёра112. Мао, разумеется, поддержал албанцев, и пошло-поехало. Начался обмен письмами и взаимными упреками.
И тут до Мао неожиданно дошли известия о намерении Хрущева принять новую Программу КПСС — взамен той, которую в 1919 году провозгласил Ленин. Проект программы был обнародован в Советском Союзе в самом конце июля 1961 года. Из него становилось ясно, что руководство советской компартии отказалось от фундаментальной большевистской идеи — о диктатуре пролетариата: проект объявлял общественный строй в СССР и даже саму компартию общенародными.
«Великий кормчий» просто задохнулся от наглости Хрущева и на заседании Постоянного комитета Политбюро сказал: «Этот „проект программы КПСС“ похож на бинты, которыми какая-нибудь мамаша Ван стягивает свои ступни, — такой же вонючий и длинный»113. На XXII съезд КПСС, созываемый в октябре 1961-го для принятия программы, Мао послал делегацию во главе с Чжоу Эньлаем. И Чжоу не стал скрывать негодования, которое у китайцев только усилилось, когда Хрущев зачитал свои доклады о деятельности ЦК и о новой программе партии. Ведь глава КПСС не только повторил старые тезисы XX съезда, считавшиеся китайцами «ревизионистскими» (о «мирном переходе» и пр.), но и подверг дальнейшей критике сталинский культ. В знак протеста китайцы возложили венки к Мавзолею Ленина и Сталина, написав на том из них, который предназначался Генералиссимусу: «И. В. Сталину, великому марксисту-ленинцу». После этого Чжоу встретился с Хрущевым и вновь изложил позицию Компартии Китая во всех этих спорных вопросах. На что Хрущев, разозлившись, ответил: «Ваша помощь нам была очень нужна в прошлом. Тогда точка зрения КПК имела для нас значение. Но сейчас всё изменилось»114.
Чжоу, прервав визит за восемь дней до окончания съезда, следующим же вечером улетел в Пекин, где в течение более десяти часов с возмущением докладывал Мао и другим членам руководства о том, что произошло. Он заявил: «Идеологические разногласия между КПК и КПСС имеют принципиальный характер… в идеологической борьбе между двумя партиями стоит вопрос кто кого»115. А советские коммунисты тем временем по решению XXII съезда вынесли гроб с телом Сталина из Мавзолея и захоронили у Кремлевской стены. «Серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В. И. Ленина», — говорилось в постановлении съезда, принятом единогласно116.
