11 сентября перевалили кое-как Го-ла. Я снова сильно утомился при подъеме и облегченно вздохнул только тогда, когда достигли, наконец, большого обо – груды камней на перевале. День был ясный, и отсюда была видна вдали Лхаса с ее золотыми кровлями, ярко блиставшими на солнце. Здесь мои спутники зажгли воскурения и, обратясь в сторону священного города, сделали по несколько земных поклонов. Они прощались с ним и, в последний раз лицезрея его, конечно, не преминули высказать благопожелание, чтобы судьба дозволила им еще не раз увидеть его в этой жизни, а в противном случае увидеть в будущей, безотступный залог чему они с верою видели в том, что, положив много труда и преодолев неимоверные затруднения, они достигли его и вступили в сонм его духовенства, они, рожденные вдали от центра религии. Действительно, очень заманчивые блага обещают священные книги тем, кто достиг счастия поклониться двум Чжу и двум богдо, т. е. далай-ламе и банчэн-ринбочэ.
Я лично также восхищался красивой долиной Уя и видом города, который удалось мне посетить и жизнь которого я старался узнать для того, чтобы сообщить пославшим меня. Многого, конечно, я не достиг в своих наблюдениях, но в общих чертах получил представление о Тибете и тибетцах. Подробностей нельзя узнать в короткий срок, но трудно жить долго в чужой стране, вдали от родины, откуда известия приходят раз в год и касаются они событий, происходивших год тому назад. Должно сказать, что уже почти два года, как я не получал ни от кого из родных и знакомых никаких известий. Поэтому мне, с одной стороны, было отрадно наконец-то покинуть эту чужбину, с другой – невольно грустно при воспоминании о том, сколько тайного и непонятного для меня кроется в этой стране. При прощальном взгляде на этот город я не мог отказаться от смутного желания снова побывать в нем. Я только что начал привыкать к его осмысленной жизни, к обычаям и языку этого своеобразного народа. Все было оставлено на полпути или даже в самом начале…
Простившись с городом, мы спустились с перевала и могли пройти за целый день лишь до устья пади северной стороны его. Много задерживали движение вьюки и яки. Вьюки, приготовленные на глазомер и руковес, не всегда были равны по тяжести. Чуть одна сторона перетягивала – вьюк понемногу сползал на один бок и наконец падал вместе с седлом. Приходилось снова вьючить и уравновешивать, за неимением мелких вещей, посредством каменных плит. Да и яки очень своенравные животные. Так как их приходится гнать свободно, гуртом, то они постоянно теснятся друг к другу, и более сильные, бодая слабых, сбрасывают вьюки. Это они начинают делать тем чаще, чем труднее дорога. При крутых подъемах, когда погонщики еле тащат свои ноги, или при крутых спусках, где один неверный шаг может по меньшей мере вывихнуть ногу, яки делаются особенно озлобленными и злобу свою выказывают на тех, кто слабее их.
12 сентября, продолжая путь, обедали вблизи Лхун-дубцзона, находящегося на левой стороне пади, на высокой природной горке. Ночевали невдалеке отсюда, там, где у подошвы правобережной горы находятся семь субурганов. Хлеба были уже убраны, и трава уже высохла. Якам приходилось собирать скудный корм на сжатых пашнях.
13 сентября перевалили через Чог-ла и ночевали на северной стороне, на обильной сравнительно траве.
14 сентября ночевали выше По-мдо-цзона и только 15-го переправили вброд вьючных яков, а сами перешли по цепному мосту, о котором упоминалось в описании переднего пути. Теперь же я сделал два снимка с него, но пасмурное утро с накрапывающим дождиком не обнадеживало меня на удачу, что и оправдалось затем при проявлении: вышел только силуэт противоположных гор и торчащие на вершине холма развалины старинного Помдоского замка. Ночевали на правом берегу Ра-чу.
16 сентября переправились через Лани и ночевали на северной его стороне. Остановиться пришлось только поздним вечером, так как не могли найти по пути хорошей травы для скота. Под вечер начал идти мелкий град с раскатами грома, но перестал ко времени нашей остановки. Земля была добела покрыта им. Мы легли спать, а возчики погнали яков на гору для прикорма. Вскоре один из них, более старый летами, вернулся и расположился с нами на ночлег.
Утром, собираясь в дальнейший путь, один из моих спутников – халхасец – заявил об исчезновении его китайской сабли. Заподозрили в краже молодого возчика, не спавшего всю ночь и по временам приходившего в палатку, но пришлось молчать о подозрении, так как мы были всецело в их руках, вследствие того что условие было заключено о доставке нас только до их ставки. Они при желании могли устроить стачку с соседями и продержать нас до какого угодно времени или заломить такую цену, какая во много раз превосходила бы стоимость сабли, так соблазнившей кочевника. Поэтому все время приходилось быть ласковыми с ними и кормить их уже сверх условия только для того, чтобы заслужить их расположение к нам. Это путевое содержание сильно действовало на старика, и он уже не раз давал обещание везти нас до Накчу, переменив дома утомившихся яков.
17 сентября прибыли к ставке наших возчиков. Они были соседями. Старик жил в банаке, а молодой человек – в юрте монгольского образца. Мы поставили свою палатку у банака, и хозяева очень гостеприимно угощали нас молоком, свежим и кислым, а также другими продуктами молочного хозяйства. Дамские монголы, свободные от тибетских податей и повинностей, находятся в непосредственном ведении маньчжурского амбаня, живущего в Лхасе. Поэтому они сравнительно свободны в самоуправлении и достаточно зажиточны: держат помногу яков, а более богатые – и табуны кобылиц, из молока которых приготовляют столь любимый монголами напиток – кумыс. Подле нашей стоянки расположен глинобитный домик, который окружен белой оградой и называется карба. В нем живут пят: тибетских монахов; они совершают духовные требы местных жителей, не исключая и отпевания покойников. Последних, как говорят, и здесь разрезают на куски и отдают на съедение птицам.
Продневав следующее 18-е число на этом же месте, мы заключили со стариком новое условие – везти нас до Накчу-цонра. Молодой возчик отказался от дальнейшего пути и вместо себя отыскал другого такого же молодого человека, за плату по 4 монеты (по 80 коп.) за каждый вьюк, причем они должны были дать нам самим за одинаковую плату по одном смирному яку для верховой езды.
19 сентября, около двух часов пополудни, двинулись в путь. Мы сели на яков, которые были без всякой узды и веревочки, продернутой через ноздри, и шли в той же толпе с другими вьючными яками, погоняемыми пешими возчиками. При этом приходилось не раз подвергаться опасности быть поднятыми на рога какого-нибудь озлобленного животного, идущего рядом. Только то обстоятельство, что под верховую езду бывают приучены самые старые и потому самые большие яки, служило некоторой гарантией от покушений соседей их. Все же перемена пешего путешествия на верховое, хотя довольно неудобное, была приятна для всех нас, потому что общее высокое положение здешних мест чрезвычайно затрудняет непривычных людей при ходьбе, а если сделать небольшое усилие бежать или идти подолгу торопливым шагом, то сразу появляется одышка и тяжелое, затрудненное дыхание.
