Пройдя за этот день небольшое расстояние, мы остановились ночлегом поблизости от палатки косивших сено местных жителей. Они косят уже почти высохшую траву своеобразными косами, напоминающими серпы. Косы эти имеют рукоятки около 1,5 аршина, и косец, стоя, рубит траву. Убранное сено складывают у своих палаток и затем свозят домой вьюками на яках. Вообще, неусовершенствованная коса, отсутствие граблей, к тому же и скудность травы не позволяют собирать здесь много сена. Возчики с удивлением говорили про величину кучи, которая у нас не превысит двух-трех копен общим весом около 10–12 пудов.
20 сентября, пройдя подле уже известных восьми субурганов, перевалили через Чог-ла, или Чог-цзэ-ла, который с обеих сторон очень невысок. Остановились ночлегом на быстрой горной речке, текущей на юго-запад от Самтан-кансар и являющейся, как передавали мне, началом Ра-чу, главного притока По-мдо-чу. Местные жители подвластны Радэнскому монастырю.
21 сентября путь наш пролегал по Суншанской равнине, у подошвы левобережных гор. Речка равнины течет на юго-запад. Попадаются банаки казенных станций с их запретными лугами. Дорогу то и дело пересекают быстрые речки со страшно каменистым дном. Вообще, дорога чрезвычайно камениста. Останавливались ночлегом у одной такой речки.
22 сентября, по заключенному вечером с возчиками уговору, поднялись с постели задолго до рассвета и, напившись чаю, тронулись в путь, который до рассвета продолжался благополучно. С рассветом же стал идти крупный, градообразный снег, бивший нам прямо в лицо, и… мы сбились с дороги. Идучи ощупью, не зная ни направления, ни местности, мы переходили через несколько холмиков, переправлялись через две быстрые речки. К полудню небо сделалось ясным, и ослепительный снег производил неприятное действие на глаза, но он скоро стал таять и, спустя немного, мы увидели, что идем между двух дорог, не потеряв верного направления. Ночевали на одной из речек, текущих в ту же равнину.
23 сентября выпал большой снег, который днем начал таять. Остановились на ночлег после небольшого перехода по холмам.
24 сентября вступили на обильную травой равнину правого берега реки Нак-чу, перейдя через ряд невысоких холмов, служащих водоразделом систем рек Дре-чу (Красной реки) и Брамапутры. Ночевали в степи.
25 сентября переправились вброд через Нак-чу. Вода была невысока. Возчики перешли пешими, снявши панталоны и высоко подняв полы своего платья. Ночевали, перевалив через левобережные горы, подле банаков местных жителей.
26 сентября достигли, наконец, условленного места Накчу-цонра. Немного не дойдя до него, мы узнали, что тайчжинары на другой же день после прибытия к своим лошадям поспешно уехали на родину, нанявшись везти каких-то монголов на тех самых 10 лошадях, за коих уже получили от меня плату. Прибыв к банаку тибетца, у которого наши возчики оставляли своих лошадей, пришлось констатировать, как совершившийся факт, возмутительный поступок Сэнгэ и его товарищей. Жертвой их обмана оказался не один я со спутниками, но еще три-четыре монгола. Мною овладела какая-то скука или, вернее, уныние. Я не знал теперь, что делать.
27 сентября и следующие дни, обсудив все обстоятельства дела, я пришел к заключению, что ничего иного предпринять невозможно, как купить яков и с ними как-нибудь добраться до Цайдама. У меня было около 100 ланов китайского серебра, запасенного на дорогу от Цайдама до хошуна халхаского Юндун-бэйсэ, через который я и хотел предпринять дальнейшее движение в Ургу. Все эти деньги пришлось употребить на покупку яков и седел для их снаряжения. Як здесь стоит 8–9 ланов на местные монеты, так что на китайское серебро обходился в 6,5–7,5 ланов.
Таких яков нужно было купить голов 12, но судьба стала ставить нам дальнейшие препятствия. В ночь на 1 октября, когда все уже было готово к пути, у наших возчиков-курлуков украли четырех лучших лошадей. Они, совершенно беззащитные, с горем пришли ко мне и, охая, излагали свои обстоятельства о лишении возможности выполнить условия вследствие неожиданного оборота дела. Пришлось прикупить еще четырех яков, а для того, чтобы был запас яков, я решил отправить один вьюк в Гумбум с одним бурятским ламой, ехавшим туда с одним же монголом из хошуна цайдамского барун-цзасака. Эти два смельчака, имея четыре лошади, решили пройти пустыню только вдвоем.
2 октября они простились с нами; я с этим бурятом отправил письмо или, вернее, жалобу сининскому амбаню на обман тайчжинаров. В этот день и мы, навьючив на яков и лошадей наши вещи, двинулись в дорогу. День прошел благополучно, и мы ночевали на первом перевале от Цон-ра. В эту ночь украли одну лошадь у старика, одного из наших подрядчиков.
3 октября караван наш разделился на две части. Одни, которые полагались на своих лошадей, пошли вперед, мы же, задерживаемые тихим ходом яков, должны были отстать. С первой партией пошел некто Шабри, который взялся везти два моих вьюка. Один из них он наложил на купленного им яка и поручил своим товарищам, другой же взял на свою лошадь. Лишь только они скрылись за первый перевал, Шабри бросил мои вещи на самой дороге, привязав к ним свою тощую, изнуренную лошадь, которая не могла вынести и двухдневного пути.
Это новое мошенничество возмутило меня, и я заставил кья Сонама, как главу возчиков, ехать со мною вперед в погоню за Шабри. Он согласился, и мы вечером настигли их партию на плоскогории перевала Бум-цзэй. Шабри не находил слов оправдания, но в переговоры вступила его старая, больная мать. Она слезно умоляла меня не лишать ее одной оставшейся, мало-мальски сносной лошади, на которой она, больная, могла бы добраться до Цайдама, где хотела бы похоронить свои кости. Ее слова подействовали на меня, и я не был в состоянии исполнить своего замысла, отнять силою лучшую из трех оставшихся лошадей Шабри. Пришлось взять худшую лошадь, хотя на вид она была достаточно бодрою, и, казалось, доставит свой вьюк в Цайдам.
4 октября пришлось вернуться немного назад навстречу вьючным животным. Их мы встретили возле банака пограничной стражи, которая с наступлением холодов переселилась в горы из летней своей ставки на Сан-чу. Вечером наши цайдамцы увидели в табуне начальника стражи одну рыжую кобылицу, в которой признали украденную у них в передний путь.
Тотчас отправились три человека к ставке стражи и, указав узнанную свою кобылицу, потребовали выдачи ее. Начальник сказал, что он купил ее у одного местного тибетца, который живет на расстоянии однодневного пути отсюда. Он обещал отправить к нему гонца, так как он купил ее за 6 ланов, без получения коих обратно не может возвратить кобылы.
