Но одно дело — подозрения, интуиция, догадки… И совсем другое — стройный ряд неопровержимых доказательств, которые ложатся в основу обвинительного заключения. Этот ряд еще предстояло выстроить. Ведь смешно было бы предполагать, что братья Курбановские сразу после ареста заговорят. Надо было проделать большую работу, чтобы картина преступления стала предельно ясной, независимо от того, захотят ли говорить Борис и Григорий, признают или не признают они свою вину.
Но теперь, по крайней мере, было с кем разговаривать…
На рабочем столе следователя Евгения Гладнева были разложены вещи, обнаруженные при обыске в квартире Колчиной — спортивный костюм, поношенный пиджак, шапка-ушанка. Борис Курбановский твердил одно и то же:
— Костюм в Казани купил, шапку второй год ношу… Не знаю, кого вы ищете, гражданин следователь, но только это не я.
Гладнев дал ему договорить. И спросил так, словно не слышал ни одного слова из всего сказанного старшим Курбановским:
— Чем в Целинограде занимаетесь?
Курбановский улыбнулся.
— На целину же приехал. Другие тут ордена зашибают, звездочки золотые. А я чем хуже? Я не хуже.
Гладнев пристально смотрел на него.
— Паясничать — это вам не поможет, Курбановский. И хватит валять дурака! Отвечайте: чем занимаетесь в Целинограде?
Курбановский перестал улыбаться, он покрутил чуб и сказал:
— А все очень просто, гражданин следователь! Работал в Казани. Не понравилось мне там. Подался в Целиноград. Сейчас работу себе и брату подыскиваю.
То же самое говорил и Григорий:
— А за что нас взяли — не пойму. Невезучий я, и Борька — невезучий. Приехали на целину, осматриваемся — а тут милиция… — И он недоуменно пожимал плечами.
Продолжительные беседы велись и с Колчиной. Она сидела напротив капитана Балтенова и, прикладывая платок к глазам, говорила:
— Зря вы меня таскаете… И Курбановских зря взяли. Сами потом увидите, что напраслину на них возводите. Ребята честные, самостоятельные. А уж Григорий — и вовсе тихий, застенчивый. С братом приходил, так я слова плохого от него не слышала. А вещи, что у них взяли, — так они же купили, на свои деньги.
Балтенов слушал, не перебивая. Пока еще надо было слушать, сопоставлять, додумывать, чтобы уже потом задавать неотразимые, бьющие прямо в цель вопросы. Но и с самого начала трудно было поверить в искренность Колчиной. Третьего дня она учинила скандал, не скупилась на оскорбления, угрожала… Зато теперь переменила тактику и старалась представиться такой тихой, одинокой женщиной с неустроившейся судьбой; а если она и зналась с Борисом Курбановским, так что ж тут плохого. Парень как парень. Говоря о нем добрые слова, она тем самым в белом свете выставляла и себя. А может быть, и в самом деле ничего подозрительного за ним не замечала?.. Нет, не похоже… К тому же — нож. Нож с тупым концом, который фигурировал в каждом из этих дел.
В эти дни очень нужен был для следствия пострадавший от рук бандитов гражданин Нефагин. Однако найти его оказалось не так-то легко! В Целинограде его не было, по тому адресу в другом городе, который был указан в деле, он тоже не проживал. И прошло немало дней, прежде чем его разыскали и попросили приехать в Целиноград.
Он был удивлен вызовом и не скрывал своего удивления, когда переступил порог кабинета в Целиноградском линейном отделе милиции. Миновало уже больше двух лет с того дня, когда он сюда же пришел со своей бедой. Правда, милиция тогда не могла сказать ему ничего определенного, ничего утешительного, и он уехал из Целинограда, не дождавшись поимки грабителей.
— Я уж про это и думать забыл, — сказал Нефагин встретившему его подполковнику Свиридову.
— Мы тоже рады бы забыть, — усмехнулся подполковник. — Да вот беда: забывать не имеем права.
И он вкратце рассказал Нефагину о событиях последних недель.
Нет, и сейчас подполковник Свиридов не мог со стопроцентной уверенностью сказать Нефагину, что задержаны те самые, которые заставили его пережить несколько отчаянных минут в глухом железнодорожном тупике. Но есть основания их подозревать, вот потому-то, для ясности, и понадобилась его, Нефагина, помощь.
— Посмотрите, — предложил ему подполковник. — Посмотрите внимательно, не торопясь.
Нефагин одну за другой брал в руки предъявленные ему для опознания вещи. Он отошел к окну, чтобы рассмотреть их получше, чтобы не ошибиться…
Наконец он вернулся к столу. Подполковник Свиридов и все находившиеся в комнате ждали. Неужели и эта версия лопнет, как мыльный пузырь?
— Все мое, — сказал он. — И пиджак, и спортивный костюм. И шапка. — Он нахлобучил ее на голову. — Ну и дела. Как же это вам удалось?
— А самих грабителей… вы узнали бы или нет? — с надеждой в голосе спросил подполковник.
— Вот насчет этого не ручаюсь. Знаете, сумерки были, в темноте черты лица трудно в точности разглядеть. Помнится, нож у того был — большой, столовый.
— Взгляните вот на этот. — Капитан Балтенов положил перед Нефагиным нож, изъятый при обыске у Колчиной.
И снова Нефагин задумался.
— Этот?.. Вроде бы похож.
И снова взгляды всех присутствующих уперлись в него. Нефагин устало опустился на стул.
— Подождите, товарищи… Дайте припомнить как следует. Не так сразу…
* * *
Начиная очередной допрос, следователь Гладнев как ни в чем не бывало спросил Бориса Курбановского:
— Не надоело еще?
— А я жду, гражданин следователь, когда вам надоест трепать безвинного человека.
— Ох, Курбановский!.. Я бы вас давно уже отпустил. Но ведь неясностей много в вашем деле. Правда, постепенно их становится меньше.
Курбановский слушал с недоверчивой улыбкой. Он уже привык к этим разговорам и знал, что следователю в общем-то нечем подкрепить свои подозрения. А подозрение — еще не доказательство. Никакой суд не примет догадку, пусть самую правдоподобную, за установленный факт.
Спокойствие и уверенность Курбановского вызывали у Гладнева глухое раздражение, но до сегодняшнего дня следователь не имел возможности припереть его к стенке и заставить говорить правду, а не эти бесконечные «не был», «не знаю», «да не тот я, кого вы ищете».
— Так вот, есть новость, — продолжал Гладнев. — Не думаю, чтобы она вас обрадовала. Нашелся хозяин.
— Какой хозяин? — насторожился Курбановский.
— Хозяин тех вещей, про которые вы говорили, что это — ваши вещи. А он говорит — мои.
Курбановский исподлобья смотрел на него.
— Я ж не мальчик, гражданин следователь! А вы меня задешево хотите купить, «на пушку» меня берете. Я и на барахло, и на хлеб вот этими руками зарабатываю. — Он поднял с коленей узкие ладони и растопырил пальцы. — Работа меня кормит…
