крик старшины штабной батареи Зинкевича:
– Подъем! Жареная вода поспела!
Наступил день, когда в полку не оказалось более продовольствия. Дороги раскисли так, что глинистая жижа местами доходит до колен и заливает за голенища сапог. Люди приспособились пришивать к голенищам дополнительные раструбы, как у ботфортов. Израсходован и запас боеприпасов. Мины солдаты носят на руках от того места, куда еще могут добираться машины. Принесли на себе и несколько ящиков с концентратами. На человека вышло по четверти пачки в сутки. Рассказывают, что в техчасти пекут какие-то оладьи на автоле. Нас же спасает конина, которую татары продолжают добывать и втихую готовят из нее «махан».
Не вытерпел и майор Куриленко – прислал к татарам своего ординарца, кругленького и маленького Пригаева, за порцией вареного мяса. Но татары не простили замполиту опрокинутого ведра и растоптанной в костре конины. Пригаев ушел от них ни с чем.
На картофельном поле в нейтральной зоне продолжаются «поисковые операции местного значения». Но картошки остается все меньше и меньше. Немцы копают ее со своей стороны в некотором удалении от нас. Патроны берегут обе стороны и стреляют лишь в крайнем случае.
Наши разведчики рассказывают о том, что между пехотными и нашими была драка на картофельном поле и что немцы это видели и смеялись.
21 апреля. Получен приказ: сдать оборону и выходить в тыл, в район Порхова. Легко сказать, но как осуществить этот выход, как сняться с передовой, когда стоит такая распутица? Машины увязли так, что их не сдвинуть с места. Штабные фургоны провалились колесами в оттаявший грунт по самое днище. Все в хлопотах, а я окончательно слег.
К воспалению раны прибавился фурункулез. Гнойные нарывы высыпали по всему телу, дергают и не дают покоя, в голове шум и состояние общего лихорадочного озноба. Офицеры управления полка и штаба буквально «сбились с ног». Все хлопоты о том, как вытащить полк из этого раскисшего, глинистого, болотного месива хотя бы до основного шоссе. Расстояние тут не более трех-четырех километров, но их-то и не преодолеть нам своими собственными силами. Нужны трактора. Коваленко и Герасимов, не ведая усталости, ходят и ездят по инстанциям, выколачивая нужную технику.
Состояние мое такое, что меня перевели в санитарную машину полковой медицинской части. Поднялась температура, усилился озноб и лихорадка. В изнеможении, как был в шинели и сапогах, опустился я в брезентовые носилки и задремал, вслушиваясь в отдаленный шум, брань и крики.
От Староселья до Белоострова
23 апреля 1944 года распоряжением командующего артиллерией 54-й армии из резерва артиллерии большой мощности нам наконец-то выделили четыре трактора: два мощных ЧТЗ и два легких НАТИ.
Лихо рассекая стальным телом мотора желто-бурые потоки жидкой грязи, ЧТЗ свободно выволакивали из вязкого болота груженую машину ГАЗ с минометом и тащили вплоть до мощеного шоссе. НАТИ работали на пару и в одиночку не в состоянии были извлечь не только машины, но даже и орудия. Коварным препятствием стал для нас разлившийся ручей, через который оказалось очень трудно наладить переправу. Пришлось обращаться к саперам. Урча и окутываясь сизым дымом в некоторых местах пути, трактора буквально выбивались из сил.
Я лежу в санитарном фургоне, укрывшись байковым одеялом и шинелью, изредка поглядывая в залепленное грязью оконце. К вечеру ближе заглянул Авенир Герасимов – весь вымазанный в глине, промокший и уставший.
– Ну, ты как тут, – еле ворочая языком, произнес он обычную фразу, – болит рана-то?
– Ничего, пустяки. Вы-то как там?
– Постепенно выволакиваемся. Сегодня сопровождаю машину. Трактор ее тянет по колее, а она вихляется туда-сюда, туда-сюда. И вот, понимаешь, в одном месте из-под колеса в колее поднимается нечто облепленное глиной с головой и руками крестом распростертыми. Ужас! Понимаешь – ужас! Это какой-то сукин сын сунул в колею закоченелый труп голого немца, и он, как только колесо машины наезжает на его ноги, подымается из глинистой жижи с распростертыми крестом руками. Я, когда увидел, чуть с ума не сошел.
24 апреля. Второй день выволакивают полк на шоссейную дорогу. Дошла очередь и до медицинской части. Ощущение такое, будто движешься ты не по земле, а болтает тебя где-то в утлом суденышке по морю в штормовую погоду. Я лежу, вцепившись в деревянные бруски носилок, которые вот-вот готовы сорваться с места. Пот струится градом, и состояние мое близко к обмороку. Наконец все ехавшие в запертой коробке фургона почувствовали под колесами машины твердую почву и ощутили, как она затарахтела собственным ходом по булыжной мостовой, и этот булыжник с выбоинами и ямами показался нам всем идеально гладкой и «райской» дорогой. Все эти дни, что мы вылезали из глинистого болота, люди оставались без пищи. Естественно, картошка из нейтралки и конина, добытая татарами, не в счет.
Помимо нашего полка, из этого же района выводятся и другие артиллерийские, танковые и моторизованные части. Неширокое булыжное шоссе районного масштаба должно в короткий срок пропустить все это обилие машин, танков и прочей военной техники. Ввиду этого издан приказ командования о том, что транспорт должен идти только в одном направлении – от линии фронта. Таким образом, машины нашего полка с продуктами и боеприпасами оказались где-то запертыми и отрезанными от полка.
Посмотрев на себя в зеркало, я записал лишь три слова: «Худой как скелет». Выйдя наружу проветриться, я вдруг увидел белый флаг с красным крестом, полоскавшийся на ветру над группой брезентовых палаток, отстоявших на сотню метров от шоссейной дороги. Не сказав никому ни слова, я отправился туда на разведку. Вхожу. Внутренность главной санитарной палатки поделена на отделения белыми полотняными занавесками.
В центре топится печь из огромной железной бочки. Около печи, в белом халате, белой шапочке и кирзовых сапогах, сидит девушка и шурует дрова.
– Здравствуйте, – сказал я с порога.
– Здравствуйте. Вам что нужно?
– Да вот, ранен. Осколок в ноге.
– Заходите. Где рана?
– Вот здесь. – И я показал пальцем.
– Снимайте брюки и ложитесь на операционный стол.
– А поесть сначала нечего? Мы пятые сутки без пищи.
– Как же так? – И на ее миловидном личике отразилось крайнее удивление и вместе с тем недоумение.
– Так, – ответил я. – Вон дорога-то какая.
– Я сейчас, – сказала девушка и куда-то вышла.
Вернулась она с миской пшенной каши, куском американской колбасы, хлебом и кружкой крепкого чая. Слюни заполнили рот, по телу пробежала судорога, и сразу же появилась какая-то томительная слабость, дрожали руки, подгибались ноги.
– Вы только не спешите и хорошо жуйте, – сказала, улыбаясь, девушка.
Желудок постепенно наполнялся блаженным теплом, распространявшимся
