Всю осень продолжали прибывать противоречивые сообщения с материка, а Байрон налаживал связь со сторонниками. Одним из них был молодой Джордж Финлей, приехавший в Грецию, чтобы участвовать в освободительной борьбе. Байрон заметил, что его новый знакомый «был слишком увлечен, потому что совсем недавно приехал из Германии», но это не уменьшило симпатии Байрона.
Граф Делладесима, главный советник Байрона на Кефалонии, передал ему сообщение от друга Маврокордатоса в Триполице, Жана Баптиста Теотоки. Это сообщение было не столь жизнерадостным, как отчеты Трелони и Брауна. Больше всего от решительных действий Байрона удерживало длинное письмо от Фрэнка Гастингса, британского военного офицера, который поступил на службу к грекам в прошлом году и имел массу возможностей наблюдать за достоинствами и недостатками греческих правителей, особенно капитанов-купцов, командующих кораблями греческого флота. Он надеялся, что Байрон сможет убедить Лондонский греческий комитет прислать военный корабль, который поможет грекам стать хозяевами морей и удержит турок от нападения на крепости. Гастингс писал, что капитаны и матросы «лучше погибнут из-за своей собственной глупости, чем последуют совету европейцев». Он предупреждал Байрона о сложности формирования регулярных войск из числа греков, которые не желают пользоваться артиллерией вообще и ничем иным, кроме своих мушкетов, и лучше всего сражаются под предводительством вождей.
Между тем Трелони стал доверенным лицом и закадычным другом греческого вождя в Аттике, называвшего себя Улиссом и обладавшего хитрым и изворотливым характером, как и его тезка. Трелони пренебрежительно писал о Байроне Мэри Шелли, изображая себя человеком действия, а поэта – человеком, который боится рисковать своей жизнью и деньгами ради победы. Трелони также сообщал о некоторых подробностях своих героических подвигов. «Я решил сопровождать Улисса в Негропонт (Эвбея. – Л.М.), чтобы провести там зиму: прекрасный отдых в промежутках между драками с турками и охотой на вальдшнепов. Я буду чем-то вроде личного адъютанта. Генерал предоставляет мне сколько угодно людей, и я всегда буду поблизости от него. Мое снаряжение готово: две лошади, два слуги-сулиота, я облачен и вооружен, в точности как Улисс, в алую и золотую накидку и овечий плащ, у меня ружье, пистолеты, сабля, красный колпак и несколько долларов или дублонов…» Итак, Трелони нашел то, к чему стремился: настоящее приключение, алый и золотой плащ, двух слуг, общество генерала и охоту на вальдшнепов!
То, что Байрон не вел праздную жизнь, а готовил помощь грекам, когда наступит подходящий момент, очевидно из его писем Киннэрду, Хобхаусу и Барри. Он писал Барри: «Я предложил выделить тысячу долларов в месяц для помощи Миссолонги и сулиотам под предводительством Боцариса (он к тому времени уже был убит), но правительство ответило, что желает со мной посовещаться, то есть я должен потратить деньги на другое дело».
В начале ноября Юлий Миллинген, молодой английский доктор, в сопровождении трех немцев приехал в Грецию с рекомендательными письмами от Лондонского комитета. Миллинген заметил, что перед незнакомцами Байрон пытался представить свое путешествие в Грецию как благоразумный поступок, но тем, кого он хорошо знал, он сообщал «о своей склонности к риску и авантюрным предприятиям». Байрону понравился Миллинген, и он предложил нанять его в качестве врача в войско сулиотов, которое он собирался создать на материке.
Доктору Миллингену была не по душе аскетическая диета Байрона, но поэт утверждал, что она стимулирует его умственные возможности, хотя доктор считал, что она продиктована страхом поправиться. Байрон не только избегал питательной пищи, но «почти ежедневно принимал сильнодействующие лекарства, основными составляющими которых были экстракт колоцинта, гуммигут, вьюнок и тому подобное; если он замечал, что объем его запястий или талии чуть увеличивался, он немедленно принимал огромную дозу горькой соли…»
Наконец в первой неделе ноября Байрон решился отправиться на Пелопоннес, где заседало правительство, хотя и не был уверен в правильности будущих действий. Но в тот момент в Аргостоли прибыли Браун и два греческих посла, отправлявшиеся в Англию за займом в 800 000 фунтов, поэтому Байрон еще немного задержался на вилле. Послы, Жан Орландо и Андре Луриоттис, были уполномочены просить у Байрона 300 000 пиастров (6000 фунтов) на развитие греческого флота. Байрон согласился дать 4000 фунтов.
Чарльз Хэнкок, английский торговец на Кефалонии и партнер Сэмуэля Барффа с Занта, пожелал обменять наличные деньги Байрона. С этих пор Барфф и Хэнкок, с которым Байрон успел подружиться, вели все его дела в Греции. Хэнкок, как и многие англичане, встречавшиеся Байрону на островах, был немедленно очарован «любезностью его манер, остроумием и живостью его бесед, глубиной и блеском его ума». Байрон был счастлив, что наконец-то помогает благому делу. Он подписал согласие на заем, поскольку «они отклонили его как дар», говорил он Киннэрду. Бауэрингу он писал: «По правде говоря, теперь, когда они вновь начали сражаться, я уже не отношусь к ним так строго…»
Джордж Финлей и некоторые немецкие офицеры отправились на Пелопоннес, а Браун и послы – в Англию. Вскоре после этого полковник Лестер Стэнхоуп прибыл на Кефалонию в качестве агента Лондонского греческого комитета. Стэнхоуп (позднее пятый граф Харрингтон) служил в Индии, но, в отличие от опытного солдата и администратора полковника Нейпира, был схоластом-утилитаристом, который верил, что жизнь греков наладится, стоит только установить в стране республиканские институты власти и дать им печатный станок. Стэнхоуп сразу разошелся с Байроном во взглядах, заговорив при первой встрече о Бентаме, потому что Байрон находил философов-радикалов самыми худшими из ученых, считавшими, что познали все человечество. Когда Байрон спросил у Стэнхоупа, не привез ли он новых книг, тот упомянул «Источники действия» Бентама. Нейпир вспоминал, что Байрон «только глянул на книгу и сказал: «Источники действия! Черт бы побрал его источники! Я знаю о них побольше его», после чего в ярости швырнул книгу на пол». По словам Хобхауса, Байрон также сказал: «Что этот старый дурак знает об источниках действия!»
Хотя Байрона постоянно раздражали теоретические разглагольствования «полковника-книгопечатника», как он называл Стэнхоупа, очевидно, он был рад разделить с кем-нибудь обязанности руководителя комитета. Байрон чувствовал облегчение оттого, что кто-то прежде него поедет в осиное гнездо на материке. Он дал Стэнхоупу письмо к «Генеральному правительству Греции»: «…должен честно признать, что, пока не воцарятся единство и порядок, все надежды получить заем будут тщетны и помощь из-за границы, необходимая грекам, не будет предоставлена вовремя. Что еще хуже, правящие круги Европы будут убеждены, что греки неспособны к самостоятельности, и, возможно, сами предпримут попытку уладить противоречия в вашей стране таким способом, который развеет в дым все ваши надежды и надежды ваших друзей. Позвольте мне напомнить, что я мечтаю о процветании Греции и ни о чем больше. Я сделаю для этого все возможное, но не могу согласиться и никогда не соглашусь, чтобы англичане в Греции или у себя на родине получали недостоверную информацию о происходящем в этой стране».
Вести о том, что флот был на пути в Миссолонги и уже достиг Каламаты на юго-восточном побережье Морей, были подтверждены в начале декабря. Через несколько дней стало известно, что на борту одного из кораблей находился Маврокордатос. Чувствуя ответственность за доставку денег, обещанных им флоту, и не видя возможности быть чем-нибудь полезным в Восточной Греции, пока политические партии ведут междоусобную войну, Байрон отправил временному правительству письмо с сообщением о том, что он изменил свои планы и собирается помочь жителям Миссолонги. Стэнхоуп уехал с письмами к правительству и Маврокордатосу.
Терзаемый сомнениями в правильности выбранного пути, Байрон должен был расстаться с одним из самых верных советников. Полковник Нейпир собирался в Англию, надеясь договориться с Лондонским комитетом насчет поддержки в формировании регулярной греческой армии. Вскоре после его отъезда в заливе появился греческий флот, и состоялась неравная битва с четырьмя турецкими кораблями (у греков было четырнадцать), причем один был выброшен на берег Итаки. Байрон еще не знал, что, презрев закон о нейтралитете Ионических островов, приютивших множество греческих беженцев, жадные моряки преследовали и убили всю команду турецкого корабля из-за сокровищ на борту. В ореоле этой бесстыдной победы 11 декабря в Миссолонги прибыл Маврокордатос, этот «Вашингтон Греции», как его называл Байрон.
Вскоре туда приехал Стэнхоуп и прислал Байрону пламенный отчет о событиях вместе с письмом Маврокордатоса, где говорилось следующее: «По прибытии в Миссолонги я настолько убедился в правдивости слухов, что могу с уверенностью сказать: вы будете приняты здесь как спаситель. Будьте уверены, милорд, что судьба Греции зависит от вас… Я приказал одному из лучших кораблей своей эскадрильи взять курс на Кефалонию…» Однако Байрон не был склонен верить льстивым речам Маврокордатоса, и его скептическое отношение еще более окрепло после длинного письма от Фрэнка Гастингса, повествовавшего о событиях на материке. Однако Байрон понимал, что пришло время действовать, но до отъезда нужно было еще много сделать.
