...в 50-летний юбилей Великой Октябрьской революции в партийной школе, где учатся представители коммунистических стран, игрались фрагменты из спектакля "10 дней, которые потрясли мир", поставленного театром. Я нарочно говорю театром, а не Ю.П.Любимовым, потому что это одно и то же и потому что Театр на Таганке ассоциируется, прежде всего, с именем Любимова, а не, скажем, зам. директора Улановского. Мы говорим "Таганка" — подразумеваем Любимов. Мы говорим Любимов — подразумеваем "Таганка"».
(И действительно, социологические исследования, проведенные в театре, показали, что театр посещает самая разная аудитория: по возрасту — от 25 до 55 лет, по составу — рабочие и интеллигенция, причем, в основном, — техническая, а не гуманитарная.)
Когда все инстанции были пройдены, и нависла реальная угроза закрытия театра, Ю.Любимов вместе с членами худсовета Л.Делюсиным и А.Бовиным пишут письмо Л.Брежневу от имени Ю.Любимова.
«Уважаемый Леонид Ильич!
Понимаю, насколько вы заняты. И все же позволю себе обратиться к вам по вопросу, который хотя и может на первый взгляд показаться мелким, незначительным, но на самом деле является вопросом принципиальным. Речь идет о Театре на Таганке.
Театр на Таганке — политическийтеатр. Таким он был задуман. Таким он и стал. И я, как художественный руководитель театра, и весь актерский коллектив видим главную свою задачу в том, чтобы средствами искусства активно, целенаправленно утверждать в жизни, в сознании людей светлые идеалы коммунизма. Отстаивать политическую линию нашей партии, беспощадно бороться против всего, что мешает развитию советского общества. Партийность искусства для нашего театра — не фраза, не лозунг, а та правда жизни, без которой мы, артисты Театра на Таганке, не мыслим искусства, ни себя в искусстве.
Репертуар театра максимально приближен к требованиям современности. В таких, наиболее дорогих для нас спектаклях, как «Десять дней, которые потрясли мир», «Павшие и живые», «Послушайте!», «Добрый человек из Сезуана», «Жизнь Галилея», «Пугачев», театр отстаивает революционные традиции, бичует мещанство и обывательщину, воюет против косной и душевной пустоты, за активное политически сознательное отношение к жизни.
Все эти спектакли, прежде чем они встретились с массовым зрителем, обсуждались и принимались партийными и государственными органами, ведающими вопросами культуры. Театр внимательно прислушивался к их замечаниям и предложениям. Советская печать, оценивая наши спектакли, отмечала их революционный, патриотический характер. Однако в последнее время театр стал подвергаться критике, выдержанной в грубой форме, не имеющей ничего общего с общепринятыми в нашей партии нормами. Театр осуждают не за отдельные ошибки, а за все его направление.
...Практически меня лишают возможности нормально работать.
Я не хочу рассказывать о тех недостойных методах, которыми не брезгуют наши «критики». Оставим это на совести у «критиков». Скажу о главном — о политических позициях, с которыми обрушиваются на наш театр. Мы гордимся тем, что в ряде спектаклей подняли такую острую партийную тему, как борьба с вредными последствиями «культа личности». А нам говорят, что это не актуально, что XX съезд партии — далекое прошлое, что все проблемы здесь давно решены. Мы воюем с чинушами и бюрократами, отстаиваем большевистскую принципиальность, мы думаем на сцене и хотим, чтобы думал весь зрительный зал. А нам говорят, что это — «сползание» с партийных позиций. Складывается впечатление, что Театр на Таганке «критикуют» с позиций, которые трудно увязать с Программой КПСС, с решениями XXIII съезда партии.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в нашем современном обществе можно обнаружить два политических фланга. С одной стороны, это безответственные крикуны, которые отрицают все и вся, им наплевать на наше прошлое, на то, что сделала и делает партия; они требуют «свободы», хотя вряд ли знают, что делать с этой «свободой». С другой стороны, есть еще много людей, которые тяготеют к порядкам и нравам времен «культа личности»; они не понимают, что советское общество давно переросло узкий горизонт их мышления и что нельзя решать социальные проблемы, делая вид, что их не существует. Поэтому тот характер, который ныне приняла критика Театра на Таганке, свидетельствует о живучести и активности тех, кто пытается вернуть советских людей к старым порядкам.
В конце концов, меня можно снять с работы. Можно даже закрыть Театр на Таганке. Дело не в личной судьбе одного или группы артистов. Здесь встают более общие вопросы. Кому это выгодно? Какие проблемы это решит? Это, разумеется, не эстетические, а политические проблемы. Беседы, которые состоялись у меня с некоторыми ответственными товарищами, оставили тревожное, гнетущее чувство. Мне приписывают совсем не то, что я думаю и к чему стремлюсь.
Поэтому я обращаюсь к вам — Генеральному секретарю ЦК нашей партии.
Я был бы вам очень признателен, если бы вы могли принять меня.
Заранее признателен за ответ.
Искренне ваш Ю. Любимов».
Письмо, конечно, получилось полным демагогии (советники Брежнева Л.Делюсин и А.Бовин отлично владели стилем составления подобных документов), но этого требовало время и адресат. Его передал Л.Брежневу референт Генсека ЦК КПСС Е.Самотейкин. Брежнев не принял Любимова. Но великодушно даровал театру жизнь. Состоялось заседание райкома, на котором принято решение вычеркнуть из решения прошлого заседания бюро пункт о снятии Любимова.
Через много лет Ю.Любимов вспоминал: «За «клеветнический» спектакль меня сняли с работы и исключили из партии. И тогда я написал письмо Брежневу. И он смилостивился, сказал: пускай работает. Недели через две меня вновь приняли в партию: ну, Юрий Петрович, ну, погорячились, вы уж извините...»
Есть еще одна версия того, почему театр не закрыли...
Дочь Брежнева — Галина — очень любила богемный образ времяпрепровождения, была благодарным зрителем, и ей нравилось практически все. Особенно цирк, «Таганка»... и песни Высоцкого.
Г.Полока: «Я вспоминаю вечер, который устроила Галя Брежнева, — чтобы в первый раз услышать Высоцкого. Был очень строгий отбор приглашенных. Был Олег Ефремов, был художник Борис Диодоров, с которым Володя тогда дружил, была Люся Гурченко, был Жора Юматов, — это были люди из разных компаний, но они были единодушны в восприятии того, что происходило. Галя сразу налила себе фужер, но этот фужер простоял целый вечер. Понимаете? Она слушала, боясь шевельнуться».
