Камердинеры
К числу придворных служителей-специалистов относились камердинеры и официанты – мундшенки (виночерпии), кофешенки, кондитеры, тафельдекеры (накрывающие стол) и прочие. Обычно им присваивали чин XII класса.
Наряду с гоффурьерами наиболее близко в повседневной жизни с российскими императорами были связаны их личные камердинеры. Для мемуаристов это были достаточно безликие фигуры, и в документах упоминаются в лучшем случае только их имена. Однако при жизни монархов они были довольно хорошо известны ближайшему окружению, поскольку находились буквально рядом с царем и вольно или невольно являлись свидетелями самых интимных сторон жизни императорской семьи. Это были весьма осведомленные люди, при этом пользовавшиеся расположением и полным доверием правящей четы. Как правило, служба их носила пожизненный характер – в том смысле, что служили они или пока были живы сами, или пока был жив их господин. После смерти хозяина они, как правило, уходили на покой или доставались «по наследству» преемнику умершего монарха.
Российские императрицы, будучи немками по происхождению, привозили камердинеров со своей родины. Как правило, число «привозных» слуг было ограниченным, но поскольку они все оставались при дворцах, то со временем в дворцовом штате появилось много слуг с немецкими фамилиями. Например, в числе камердинеров императрицы Марии Александровны (жены Александра II) упоминается некто Грюнберг.
Камердинеры российских императоров подбирались по иному принципу. Как правило, ими становились слуги, ухаживавшие с детства за будущими царями. Это был традиционный тип «дядьки» при ребенке, подростке, юноше, а затем и царе. Между царем и камердинером устанавливался особый род «полусемейных» отношений, когда камердинер наедине мог ругнуть или поворчать на своего подопечного. Если такой старый слуга умирал, это становилось мимолетным, но тем не менее семейным горем.
Камердинеры появлялись в штате великих князей по достижении ими семи лет. Например, в 1853 г., когда формировался штат семилетнего великого князя Сергея Александровича (пятого сына Александра II), его камердинером стал старый унтер-офицер Тимофей Хренов, служивший при императорских детях с 1848 г. Одно из последних упоминаний о нем относится к 1877 г., когда «старик Хренов» сопровождал на Дунайский фронт 17-летнего великого князя Павла Александровича498. К этому времени дворцовый стаж военного дядьки составлял как минимум 30 лет.
Вторым камердинером великого князя стал некто Датский, о котором один из воспитателей писал, что он «был сначала хорош, умел служить, смотрел за имуществом, но потом он загордился, зазнался и был всегда несносен и к великим князьям и ко мне»499.
Когда наследник-цесаревич Николай Александрович в 1891 г. отправился в кругосветное плавание, Александр III в письмах регулярно сообщал сыну семейные новости. В апреле 1891 г. он упомянул в письме к сыну: «Умер мой бедный гардеробщик Брылов!»500 А ранее в одном из писем Александр III просил сына кланяться «от меня Радцигу и Шалберову»501, которые были камердинерами Николая II с его детских лет. Когда Радциг умер, Николай II записал в дневнике 3 октября 1913 г.: «Вчера в Петербурге скончался мой старый верный друг – Радцих, прослуживший у меня лично с 5 мая 1877 года!» Из текста следует, что Радциг был одним из дворцовых слуг со стажем, ведь он находился лично при царе на протяжении 36 лет. У Николая II были все основания назвать камердинера «старым верным другом», поскольку он ходил за Николаем II с девятилетнего возраста и умер, когда его воспитаннику было уже 45 лет.
С конца 1840-х гг. у старшего сына Александра II – великого князя Николая Александровича служил камердинером некто Костин. Он оставался на службе буквально до последнего дня жизни цесаревича – до апреля 1865 г. После смерти цесаревича Костин стал камердинером Александра II.
Граф С. Д. Шереметев в своих воспоминаниях несколько страниц посвятил камердинерам Александра III. Это достаточно редко встречается в мемуарной литературе, поскольку на фоне царя фигура камердинера, по мнению многих, была достойна в лучшем случае мимолетного упоминания. По словам мемуариста, он «остановился на камердинерах потому, что это вовсе не ничтожно. Характер человека познается всего лучше людьми, занимающими такие должности»502. Граф отметил, что застал в 1860-х гг. при Александре III старого камердинера его детства Кошева: «Толстый, неповоротливый старик, вечно не в духе, он отличался враждебностью ко всем адъютантам»503.
После смерти камердинера Кошева его место занял Миллер, «добродушнейший человек и добрейший. Он уже при Кошеве считался вторым камердинером, на его же место поступил Вельцин. Оба они всего более оставались при Александре Александровиче. Последний в особенности хорошо изучил его привычки и был чрезвычайно сметлив, ловок, энергичен и догадлив. Совершенная противоположность ему был Миллер. Камердинер – лицо очень значительное для адъютанта. Через него иное докладывается, через него передаются иного вещи или письма, и сметливый камердинер всегда удобен. Он знает, когда и в какое время доложить, чего никак не соображал добрейший Миллер. К нему цесаревич и цесаревна относились всегда чрезвычайно ласково, ценя в нем действительное радушие. Когда у него сделался рак в носу, он еще больным долго продолжал свою службу. На носу у него висела тряпочка, и впечатление было тяжкое, но, не желая его огорчить, его не отдаляли до последней возможности. Цесаревич искренне был огорчен его кончиною. Бывало, спросишь Миллера: «Доложите, нужно видеть Его Величество». «Теперь нельзя, – мягко отвечает он. – Они заняты, они в wassercloset». Он иначе не говорил, как «васерклозет». Вельцин был всегда со мною очень вежлив и никогда не позволял себе никаких выходок, свойственных иногда царским камердинерам. Вообще должен сказать, что общий характер прислуги цесаревича всегда был вежливый. Наоборот, прислуга цесаревны склонна к грубости. Между последними первое место по значению и нахальству занимал Дине. Женившись на ее девушке (привезенной из Дании), известной Nitmann, он занял присущую позицию. Вельцин сопровождал цесаревича в походе 1877 г. и там был безукоризнен. Последним камердинером был Гемпель (после смерти Вельцина), который ухаживал за цесаревичем в последнюю болезнь. Простой и добрый человек, я видел его в роковую минуту; на нем лица не было… Та же ровность отличала цесаревича и по отношению к прислуге, так и звучит у меня в ушах громкий, отчетливый голос, раздающийся из походной кибитки: «Вельцин!». Последний являлся с неумолимою точностью и невозмутимым спокойствием»504.
