И более далекий голос ответил:
— Вертайтесь: сами вылезут.
Я усмехнулся: «Жди!»
Потом всё вблизи меня стихло. Лишь редкие выстрелы слышались из деревни. Я догадывался, что это приканчивают моих захваченных соратников.
Прошло много времени. И вместе с вечерней прохладой появились в невообразимом количестве комары и, что много хуже, сибирский гнус, как называют мелкую, но очень злую мошку. Между прочим, сибиряки произносят это слово с ударением на «а»: мошка.
Началась пытка. Окруженный тучами жалящих насекомых, мокрый, уже сутки не евший, страдающий невыносимо, я понял, что Доктор прав, — долго мне в болоте не высидеть. Что же оставалось? Самоубийство?.. Благо винтовка и патроны были при мне?.. Но я был молод и отважен — я решил выбраться из топи в сторону врага, чтобы попытаться пробраться через его секреты, или же добыть честную смерть в схватке.
И я опять пополз по корням и по воде, стараясь как можно меньше шуметь и булькать. Но в наступившей ночной тишине каждое мое движение было слышно издалека, особенно для чутких ушей таежных мужиков. И не успел я встать на ноги, почуяв под собою твердую землю, как на меня уже обрушилось несколько тяжелых, словно медвежьих тел, и исход короткой борьбы был не в мою пользу.
— Не пыряй штыком, веди к Доктору! — закричал кто-то.
Меня ударили прикладом в спину и повели.
* * *
Когда меня ввели в избу, Доктор, уже в тарасовских галифе, примеривал на босую ногу франтоватые сапоги покойного штабс-капитана и говорил, покряхтывая от натуги:
— Войдет… теперь войдет, как мучкой припудрили. У меня нога барская, махонькая. Весь я сам пролетарский, а нога дворянская. Это потому, что я мамашей от графа прижит в Петербурге… Был такой граф Задунайский-Румынский — большущий граф…
Партизаны — тут был весь штаб Доктора, все его приближенные — сидели на скамьях вдоль стен, держа винтовки между ног. Они безмолвно наблюдали, как кряхтел их начальник, мучась над узким сапогом.
Наконец правый сапог налез. Доктор вскочил с лавки и потопал ногой.
Потом он обратился ко мне:
— Какого звания?
— Студент Московского университета.
— Не медицинский ли?
— Математик.
— Жаль, что не моего образования!.. Товарищи, математика — тоже штука. Вот, к примеру, кто из вас скажет, сколько будет А плюс А да минус В. Нукося?
Мужики угрюмо молчали, уставя бороды над винтовочными стволами.
— Теперь ты скажи, — кивнул мне Доктор.
Меня словно осенило вдохновение:
— Пи эр квадрат, — ответил я.
— Видите? — многозначительно поднял брови Доктор. — То— то оно и есть! Вот чем буржуазия нас берет.
Кто-то в темном углу избы, под самыми иконами, сипло перхнул и весело сказал:
— Всё одно… Пи или не пи, а расстреляем.
— Пусть, однако, он нам свою образованность сначала передаст, — сказал Доктор и взялся за другой сапог. — Семерых тукнули, этого и погодить можно. Не протухнет…
Доктор кряхтел над сапогом, мужики молчали, с интересом наблюдая за трудами начальника. Несколько раз подсыпали ему в сапог муки. Говорили: «Ежели на правую ногу едва натянул — на левую нипочем не натянешь. Левая нога у хожалаго человека всегда сурьезнее. С левой ход начинают». Я стоял у двери.
Все-таки Доктор натянул и левый сапог. И, пристукивая им по полу, строго бросил мне:
Отвечай никак не думая: если квадратный корень взять за скобки, сколько будет?
— Аш два о.
— Видали! — вскричал Доктор. — Ведь вот сукин сын — так и режет! Оставляю его при себе для самообразования. Приказы составлять можешь?
— Могу.
— Садись за стол. Клычков, прими зад — дай место. Налей ему молока. Ребята, стаскивайте мне сапоги.
* * *
Ночью я проснулся от толчка в бок. Спавший рядом со мной на полу, на сене, Доктор стоял на коленях. На столе горела всё та же лампочка. На табурете у двери сидел караульный с винтовкой между ног.
— Вставай, — сказал Доктор. — Не спится мне. Вставай и пойдем.
— Куда?
— На улицу… Кокну я тебя, студент, из нагана.
— Негоже, — зевнул караульный. — Чего ты, начальник-командир, будешь ночью стрельбой будоражить людей? — И он кивнул на спящих вповалку по всему полу партизан. — Подожди дня!
— И верно, — сейчас же согласился Доктор. — Спи, студент… Нет, постой. Ты вот что ответь: почему, если стрелишь, пуля летит?..
— Газы, — ответил за меня караульный.
— Дурак! — рассердился Доктор. — Газы!.. Газы, это я понимаю. Это по медицинской части. Газы в животе скопляются, и от них получаются ветры. Даже которые больные, им велят против газов трубку вставлять. Пусть студент по-научному объяснит.
— Закон Бойля и Мариотта, — сказал я. — Все тела от нагревания расширяются.
— Вот! — восхищенно воскликнул Доктор. — И до чего буржуазия гладко отвечает на всякий вопрос! Прямо даже невозможно слушать — вроде музыки. Ну, поживи до утра. Спи!
Караульный вздохнул.
Где-то тонким лаем надрывалась собачонка. Другая глухо рычала под самыми окнами избы.
* * *
Поднялись с рассветом, но баба еще раньше затопила печь, сварила для партизан похлебку с бараниной.
Ели не торопясь, плотно. Садясь за стол, мужики крестились.
Баба дала ложку и мне. Мне не мешали насыщаться, на меня никто не смотрел, — казалось, меня не видели.
Вдруг Доктор уставился в мое лицо, словно впервые узрел.
— Еще один постанов вопроса, — сказал он. — Касательно того, что земля есть шар.
Мужики ели, не поднимая глаз. Один из них, рыжебородый с конопатым лицом, на вид самый пожилой, шумно вздохнул
— Такое дело, — продолжал Доктор. — Если земля — шар и мы стоим тут вверх головой, то в Америке, значит, стоят головой вниз? Как же не падают? Отчего такое?..
Я поднял палец вверх — все подняли головы — и показал на мух, ходивших по потолку.
— То же самое. Электрическое притяжение разных полюсов.
Похлебали еще.
Доктор сказал:
— Я так полагаю, что Бог — это тоже электричество… Всё остальное — буржуазный предрассудок.
Рыжебородый положил ложку на стол. Положили ложки и все остальные.
— Ты Бога оставь, — строго сказал рыжебородый. — Я тебе пожалуйста говорю, не трожь Его!
— Кто смеет товарищу командиру говорить вопреки? — стукнул Доктор кулаком по столу. — А к стенке не хочешь?.. Расстрелять этого студента сейчас же!..
— Дай дохлебать, — ответили ему. — То сам оставил и цацкался, то торопит.
