Вся страна запомнила телевизионную трансляцию с шестого Съезда народных депутатов, когда Бурбулис решительно махнул рукой и все правительство вышло, чтобы не слушать оскорбительную речь председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова. Сам Бурбулис говорил потом, что это был «нескромный жест». Но произвел впечатление своей решительностью.
Став первым вице-премьером, он оказался в центре общественного внимания. Реакция в целом была отрицательной. Он не нравился широкой публике. Есть телегеничные люди, сразу располагающие к себе. Бурбулис же на телеэкране казался несимпатичным. И очень туманно говорил. Вот уж кто и словечка в простоте не скажет.
Олег Попцов:
«Геннадий Бурбулис — человек с отрицательным магнитным полем. И здесь дело не во внешности, напряженном, неподвижном взгляде совершенно круглых глаз, смуглом, непроницаемом лице аскета. Это даже удивительно, как порой внешность может скрыть и доброту, и чувственность, умение сострадать — все то, что в объемной полноте присуще этому человеку».
Для Геннадия Бурбулиса негативное отношение общественности было ударом. Какое-то время он пытался привлечь на свою сторону телевидение и прессу. Он первым из российских политиков прибег к услугам профессиональных имиджмейкеров, чтобы они помогли ему стать привлекательнее в глазах публики. Но увидел, что ничего не получается.
В какой-то момент на Бурбулиса возложили вину за высокие цены, за инфляцию, за потерянные в результате реформ сбережения. Его обвиняли в предательстве национальных интересов, в каких-то мошеннических сделках. Ельцин отодвинул его в тень. Бурбулис не сдавался и вел изнурительную борьбу за влияние на президента.
Олег Попцов:
«Он встречал президента после его зарубежных поездок и на глазах у всех, преодолевая слабое сопротивление уставшего президента, садился в его машину, при этом повторяя загадочную фразу:
— Есть информация. Надо поговорить».
Его желание управлять президентом привело к обратному результату. Борис Николаевич стал раздражаться и в конце концов расстался с Геннадием Эдуардовичем.
«Геннадий Бурбулис не так уж любил саму власть, как это представляли его политические противники, — пишет бывший министр культуры России Евгений Юрьевич Сидоров. — Он был романтический приверженец рыночного общества с “человеческим лицом”. Из деятелей ельцинского рассвета, фактически второй человек государства, он первым же и был отвергнут новым режимом, ибо больше любил и понимал социальную политику, нежели экономику. Если бы Г. Э. Бурбулис был слишком амбициозен, он ушел бы в оппозицию. Но Робеспьера в нем все-таки не было, несмотря на некоторое сходство их университетских профессий.
Бурбулис безуспешно пытался внести гуманизм в монетаризм. В этом он резко отличался от линии Гайдара — Чубайса. Будучи по природе и образованию утопистом, он думал о частном человеке, которого начисто забыли в революционно-приватизационном экстазе. Как и о гражданском обществе».
Значительно труднее Ельцину было остаться без Гайдара, который превратился в главную мишень для критики и ненависти.
Противники правительства с весны 1992 года стали доказывать, что Гайдар не способен управиться с такой махиной, какую представляет собой российская экономика. Ельцин часто проявлял упорство и неуступчивость в кадровых вопросах. Но и его упрямство знало пределы: он не стал бы поддерживать Егора Тимуровича только из духа противоречия. Президент знал ему цену. Зачем расставаться с тем, кто делает дело?
Конечно же, образованный и интеллигентный Гайдар не отвечал представлениям общественного мнения о хозяине, который должен быть жесток, крут и грозен. Но Гайдар сделал невозможное: начал реформировать российскую экономику и, несмотря ни на что, эти реформы продолжал. Он посеял семена, которые дадут обильный урожай позже. Но уже через полгода после их начала стало очевидно, что само существо российской жизни изменилось.
Реформы Гайдара позволили стране пережить самый трудный 1992 год, избежав голода и хаоса, коллапса экономики и повторения югославской трагедии, начать жизнь по нормальным законам, а не по прихоти власть предержащих. Экономика стала исполнять не заказы Госплана, а волю потребителей. Создались базовые условия для нормального развития. У кого-то проснулась экономическая инициатива, проявилась деловая жилка, возник класс предпринимателей.
Но невероятно преуспевшие и внезапно разбогатевшие молодые (и не очень молодые) люди не воспринимались как заслуживающие уважения и почета. В представлениях людей сохранялась прежняя иерархия: значимы те, кто служит государству. Торговля, сервис, вообще бизнес — занятия второго сорта. Люди, добившиеся успеха, как и многообразие выбора, вызывали злобу и зависть. Считалось, что разбогатеть можно только неправедным путем.
Приспособление к новым правилам жизни оказалось невероятно сложным. Самым болезненным стала даже не потеря сбережений как таковых, а пропавшее ощущение надежности бытия. Государство больше не гарантировало работу и зарплату, получение образования и бесплатного жилья. В советские времена квартиру ждали десятилетиями (многие так и не дождались), но была надежда… Трудно было примириться и с утратой привычного социального статуса. То, что недавно считалось почетным, перестало быть таковым. Ветеран органов госбезопасности или профессиональный партийный работник внезапно обнаружил, что его профессия вовсе не так почетна. Новая жизнь словно перечеркнула прошлое. Юрист оказался более важной фигурой, чем офицер.
Труднее всех пришлось тем, кто работал в тяжелой промышленности и военно-промышленном комплексе. Вместо привилегированного положения (высокие зарплаты, спецснабжение) — резкое падение доходов (а иногда практически безработица) и престижа. Государство перестало закупать оружие в невероятных количествах. А потребители, получив выбор благодаря свободе торговли, приобретали импортную, а не отечественную технику.
Правительство зависело от политических решений президента, а он тяжело переживал потерю симпатий населения. Борис Ефимович Немцов, тогдашний губернатор Нижегородской области, рассказывал, как Ельцин приехал в город, поговорил с людьми, которые возмущались ценами, сел в машину и обреченно произнес:
— Господи, что я наделал.
Для него утрата народной любви была невыносимой. На съезде народных депутатов Аман-Гельды Тулеев бросил Ельцину:
— Борис Николаевич, вы россиян обманули, все, что можно разрушить, вы уже разрушили, больше разрушать нечего.
