грунтовки дверей; судя по тому, чем восхищаются в морской живописи, и многие другие вещи кажутся мне не такими, какими они представляются большинству, но мне сейчас придется сказать еще кое-что об этих людях по поводу влияния, которое они имели на Тернера; кое-что я надеюсь сказать впоследствии при помощи иллюстраций.
В Лувре находится морской пейзаж кисти Рейсдела, который хотя и не представляет ничего замечательного, но по крайней мере полон силы, приятен и, насколько возможно, натурален: в волнах много свободы действия и силы колорита;
§ 21. Рейсдал, Клод и Сальватор Роза
ветер дует сильно над берегом, и всю картину можно изучать с пользой как доказательство того, что не голландское море виновато в недостатке колорита и всего остального в произведениях Backhuysen’a. В каждом пространстве в природе от полюса и до экватора есть величие и копия, и хотя живописцы одной страны вообще лучше и более велики, чем художники другой, это происходит не столько вследствие отсутствия в некоторых местах сюжетов для искусства, сколько от того, что одна страна и один век дают могучих и мыслящих людей, а другая страна и другой век — нет.
Манера писать падающую воду у Рейсдала таким образом в общем приятная; сказать о ней больше едва ли можно. В его произведениях не видно работы мысли, и они не рассчитаны на то, чтобы приносить своим слабым влиянием пользу или вред. Это — хорошие картины для мебели, и они недостойны похвалы и не заслуживают нападков.
Моря Клода — лучшие произведения водной живописи в старом искусстве. Не скажу, чтобы они мне нравились, ибо мне кажется, что выбраны в них именно те моменты, когда море особенно бесцветно и нехарактерно, но я думаю, что они чрезвычайно верны по формам и времени, которые были выбраны, или, по крайней мере, что лучшие из них таковы; последних, впрочем, немного.
По правую руку одного из морских произведений Сальватора, находящегося во дворце Питти, видна полоса моря, отражающая восход солнца; полоса эта безукоризненно хороша и напоминает Тернера; вся остальная часть картины, как и картина, помещенная напротив предыдущей, совершенно негодна. Я не видел больше ни одного случая, где Сальватор тщательно написал бы воду; она у него так же условна, как и все другое в его работе, но условность более терпима, быть может, в описании воды, чем чего-либо другого, и если б его деревья и скалы были хороши, никто бы ничего не сказал против его рек.
Заслуга Пуссена как мариниста, или живописца воды,
§ 22. Никола Пуссен
мне думается, может быть в достаточной мере определена картиной Потоп в Лувре, в которой разлитие глубоких потоков выражено лодкой, опрокинувшейся через мельничную плотину.
В наружном портале Святого Марка в Венеции среди мозаики на крыше есть изображение потопа. Грунт темно-синий; дождь представлен в виде ярких, белых, волнистых, параллельных полос: между этими полосами видно массовое очертание ковчега, по кусочку между каждой полосой, очень темное и с трудом отличимое от неба, но в ковчеге есть квадратное окно с ярко золотистым краем, которое заметно выдается по своему блеску и ведет взор ко всему остальному: море внизу почти сплошь покрыто мертвыми телами.
На купели церкви Сан-Фредиано в Лукке есть изображение, весьма вероятно, израильтян и египтян в Красном море. Море показано в виде волнистых каменных куч, каждая куча состоит из трех отрогов (тот же тип почти можно видеть в картинах на стекле XII и XIII столетий, особенно в Шартре). Эти кучи едва ли можно было бы назвать морем, если бы не рыбы, с которыми они сплетены очень запутанным образом; головы рыб показываются с одной стороны куч, а хвосты с другой.
Оба эти изображения потопа, как ни архаичны и грубы они, все же дают большее понятие, в них больше изобретательности, и они более естественны, чем потоп в изображении Пуссена. Право, я не унижаю его, сравнивая таким образом с картиной в церкви Святого Марка; блеск золотого окна сквозь дождь удивительно хорошо схвачен и почти производит иллюзию: кажется, будто солнечный свет на момент осветил его, и чувствуется какое-то величие в этом свете над плавающими телами. Второй приведенный пример довольно фантастичен, груб, но все же, я говорю совершенно серьезно, мне кажется, что и его следует предпочесть картине Пуссена. В картине Пуссена заметно что-то среднее между мелкостью и апатичностью его собственного представления, с одной стороны, и с другой — невоздержанностью еще более противной, с которой с этим сюжетом обращаются в настоящее время [85]. Я не знаю, какую картину можно бы поставить примером среднего пути; я боюсь, что читателю достаточно наскучило слышать о Тернере, а снимки с картины Тернера Потоп так редки, что было бы бесполезно упоминать о ней.
Странным кажется, что великие венецианские художники не оставили, насколько я знаю, ни одного тщательно исполненного образца морского эффекта.
§ 23. Венецианцы и флорентийцы. Заключение
Как уже было замечено, какие бы места моря ни встречались на задних планах их картин, эти места представляют попросту широкие пространства синей или зеленой поверхности, красивы по цвету, обыкновенно темнеют у горизонта и достаточно хороши, чтобы дать нам идею моря (впрочем, и это не всегда обходится без помощи корабля), но никакого внимания не обращено ни на детали, ни на законченность их. Даже в тициановском ландшафте вода всегда написана в высшей степени условно, хотя превосходно, и редко составляет важную черту картины. Среди религиозных школ встречаются очень приятные сочетания, но ничего такого, что хоть на секунду можно было бы считать водной живописью. Море у Перуджино, обыкновенно, оставляет
