оставалось написать большое пространство ничем не занятой воды; небо вверху не имело отчетливых деталей, оно было бледного чистого серого цвета с обрывистыми белыми остатками облаков; поэтому оно не могло ничем помочь; между тем на картине вода не представляет мертвой, серой, плоской краски, но действительно ясна, игрива, ощутительна, полна неопределенных оттенков, и поверхность удаляется далеко на задний план так регулярно и ощутимо, словно всю ее покрывают предметы, которые говорят о дали посредством перспективы. Выполнение этого и служит средством испытания художника; то обстоятельство, что Тернер выполнил это, и заставило меня сказать выше, что, «ни один человек не написал поверхности спокойной воды, кроме Тернера». Его картина Сан-Бенедетто, если смотреть по направлению к Фузино, заключала в себе такое же красивое место. В одном из каналов Делла-Джюдекка специфический зеленый цвет воды виден спереди с пурпурными тенями лодок, брошенными на ней; по мере удаления все это переходит в чистую отражательную синеву.
Но Тернер не довольствуется этим, он всегда не вполне доволен, если не может, в то время как он пользуется всей мягкостью покоя сказать нам что-нибудь либо о минувшем волнении воды, либо о каком-нибудь настоящем движении прилива,
§ 12. Проявление различных обстоятельств, вроде прошедшего волнения и др. при помощи самых незаметных мелочей, как в картине Тернера Cowes
отлива или течения, которых не обнаруживает ее неподвижность, либо дать нам что-нибудь такое, что заставило бы нас столько же думать и рассуждать, сколько смотреть. Возьмем несколько примеров. Его картина Cowes, Isle of Wight представляет летние сумерки; солнце зашло с полчаса тому назад или более. Изобразите глубокий покой — вот вся цель единства тона картины — одна из лучших вещей, которые когда-либо создавал Тернер. Однако в картине изображено не только спокойствие, но и глубочайшая торжественность во всем освещении, а равно и в неподвижности судов: Тернер желает возвысить это чувство, представив не только покой, но и силу в покое, изображение в спокойном море спокойных броненосцев. И вот он прилагает все свое старание, чтобы сделать свою поверхность полированной, спокойной и гладкой, но он обозначает отражение плавучего маяка, плавающего на расстоянии целой полумили, тремя черными взмахами с широкими перерывами между ними, причем последний из них затрагивает воду в 20 ярдах от зрителя. Только эти три отражения и могут указать противоположные нам стороны трех подъемов громадного прилива и выразить своими перерывами пространство от двенадцати до двадцати ярдов для ширины каждой волны, включая расстояние, через которое каждая прошла; этот подъем воды далее обозначен отражением новолуния, падающим широкой зигзагообразной линией. И необычайное величие, которое одно это обстоятельство придает всей картине, высокое ощущение силы и знания прошедшего напряжения, которое мы тотчас же извлекаем из нее, если только мы обладаем достаточным знакомством с природой, чтобы понять ее язык, — делают это произведение не только образцом самой утонченной истины (каковым я теперь назвал ее), но, по-моему, одним из самых высоких образцов вдумчивой работы, какие только существуют.
И опять в картине Вид на Луару с квадратным обрывом и огненным заходом солнца, в реках Франции, он точно также стремился к изображению покоя, и покой был передан вполне, но чрезвычайная ширина реки в этом месте делает ее похожей на озеро или море, а потому явилась необходимость дать нам вполне понять, что тут не тишина стоячей воды, а спокойствие могучего потока. И вот лодка качается на якоре направо, а поток, разделяясь по бокам судна, течет по направлению к нам в виде двух длинных темных волн, к которым внимание зрителя особенно привлекается тем, что одна из них, налево, пересекает пространство с отражением солнечного света; пространство это разделяется и переламывается общим колебанием и волнением воды вдоль следа судна, образовавшегося вследствие того, что вода течет мимо судна, а не потому, что судно движется по воде.
Далее в картине Слияние Сены и Марны покой широкой реки, как мы видим, нарушается лопастями парохода, плескание которых мы почти можем слышать; наше внимание привлекается к ним в особенности, так как они составляют центральный пункт картины, самый темный предмет в ней, составляющий контраст с сильным светом. И это волнение причиняется не просто двумя рядами волн, исходящими из следа парохода; всякий другой художник должен был бы передать их, но Тернер никогда не удовлетворяется, пока он не скажет вам «все», что он в силах сказать; и он передал не только удаляющиеся волны, но волны эти у него доходят до берега, ударяются о берег и отброшены назад от него; это выражено другим рядом более слабых волн, идущих по противоположному направлению; место, где волны с берега пересекают волны самого следа парохода, обозначено внезапным разделением и беспорядком в волнах, образованных следом на крайней левой стороне; обратное направление их превосходно передано там, где ряды пересекают тихую воду, близко к зрителю, и обозначено также внезапным вертикальным скачком брызг как раз там, где они пересекают волны, произведенные пароходом; и чтобы дать нам возможность вполне объяснить себе происхождение этих обратных волн, нам дозволено видеть пункт, где волна с парохода натыкается на берег, как раз на крайней границе картины справа. В картине Chaise de Gargantua представлена спокойная вода, убаюканная мертвым затишьем, которое обыкновенно предшествует самым сильным бурям; спокойствие внезапно нарушено страшным порывом ветра из-за сгущенных грозовых туч; ветер разбрасывает лодки и бешено взбудораживает воду всюду, за исключением одного места, где вода защищена холмами.
