на блеске ровной поверхности. Вот в этой-то способности сказать все, в то же время не говоря ничего слишком ясно, и заключается совершенство искусства как в данном случае, так и во всех других случаях. Но (как то было показано раньше в отделе II, гл. IV) в фокусе глаза не требуется большой перемены после первой полумили расстояния; очевидно, поэтому, что на отдаленной поверхности воды все отражения будут видны ясно:
§ 5. Все отражения на отдаленной воде ясно различаются
фокус, приспособленный для умеренного расстояния поверхности, способен ясно воспринять лучи, исходящие с неба или с какого-либо другого расстояния, как бы ни было велико это расстояние. Таким образом, мы всегда видим отражение Монблана в Женевском озере, стараемся ли мы найти его или нет, потому что вода, на которую брошено отражение, сама отстоит от Монблана на милю, но если бы мы захотели увидеть отражение Монблана в Lac-de-Chède, которое находится вблизи нас, нам бы стоило немалого труда увидеть его, так как нам пришлось бы покинуть зеленых змей, плавающих на поверхности озера, и броситься за отражением. Отсюда отражения, если смотреть на них вместе, в отношении ясности, соответствуют расстоянию воды, на которое брошено отражение. А теперь посмотрите на Ulleswater Тернера или на какую угодно картину, изображающую простор озера, и вы найдете, что всякая скала и линия холмов переданы в нем с абсолютной точностью; поверхность же, находящаяся близко к нам, ничего, кроме туманной запутанности и превосходного блестящего оттенка, не представляет. Вдали даже отражения облаков будут переданы, в то время как отражения близко от нас отстоящих лодок и фигур будут спутаны и смешаны друг с другом; только у водяной линии будут они переданы верно.
Теперь мы и видим, что обязан был сделать Вандевельде с тенью своего корабля, о котором говорилось в первой главе этого отдела.
§ 6. Ошибка Вандевельде
В такое затишье в природе мы должны бы видеть отражение, если б поискали его, от ватер-линии до флага грот-мачты, но, поступая так, нам самим казалось бы, что мы смотрим под воду, мы потеряли бы всякое сознание поверхности. Смотря на поверхность моря, мы должны были бы видеть изображение корпуса совершенно ясно и точно, потому что изображение это брошено на отдаленную воду, но изображение мачт и парусов должно было бы постепенно все более спутываться по мере того, как они опускаются, а вода вблизи нас носила бы на своей поверхности отпечаток целой путаницы блестящего колорита и неопределенных оттенков. Поэтому если бы Вандевельде передал изображение своего корабля в совершенстве, он представил бы истину, находящуюся в зависимости от особого усилия глаза, и уничтожил бы свою поверхность. Но ему надо было передать не отчетливое отражение, a цвета отражения, неопределенные и беспорядочные, на близкой части воды; все эти цвета должны были быть совершенно ярки, но ни один из них не должен бы быть разборчив, и если б он поступил так, глаз не разбирал бы, откуда и каким образом цвета попали туда, — он старался бы отыскать их, но чувствовал бы, что они истинны, что так и нужно, и был бы удовлетворен, глядя словно на отполированную поверхность ясного моря. Лучшие примеры совершенной истины, какие я могу дать, это — картины Тернера Saltash и Castle Upnor.
Затем пусть читатель заметит, что отражение всяких, близко от нас отстоящих предметов, согласно нашему 5 правилу, не есть точная копия их частей, которые мы видим над водой; это совершенно другой вид и расположение их, именно такой вид и такое расположение, какие нам представились бы, если бы мы смотрели на них снизу. Поэтому мы видим темные стороны листьев, висящих над водой в отражении, а не светлые, хотя мы видим светлые над водой; таким же образом в отражении мы видим все предметы или группы предметов в другом свете и в другом расположении, которые не похожи на свет и расположение их над водой; некоторые предметы видимы нами на берегу и невидимы в воде, другие, наоборот, исчезают на берегу и выделяются ясно в воде. Отсюда видно, что природа никогда не повторяет себя, и поверхность воды не представляет все в смешном виде, а дает новый взгляд на то, что находится над ней. И эта разница в изображении, точно так же, как и неясность изображения составляют один из главных источников, посредством которых ощущение поверхности поддерживается в действительности. Когда отражение совершенно непохоже на изображение над водой, оно бывает не так заметно, оно не так привлекает взор, как тогда, когда оно дразнит, но и подражает ему, и мы чувствуем, что простор и поверхность имеют колорит и характер свои собственные, что берег — одно, а вода — другое. Художники тогда-то и способны разрушить сущность воды или провалить нас сквозь воду, когда они не делают этой перемены явной и дают под водой просто дубликат того, что мы видим над водой.
Одного примера достаточно будет, чтобы показать превосходную в этом отношении заботливость Тернера. На левой стороне его картины Ноттингем вода (гладкий канал)
§ 8. Произведения Тернера как иллюстрация
кончается берегом, огражденным деревом, на котором, как раз на краю, стоит белый сигнальный столб. На расстоянии четверти мили вглубь круто подымается холм, на котором стоит Ноттингемский замок, поднимаясь почти до верха картины. Верхняя часть холма освещена ярким золотистым светом, а нижняя находится в очень глубокой серой тени, против которой белая доска сигнального столба видна в совершенно рельефном свете, хотя самая доска, будучи повернута от света, имеет нежный средний оттенок и освещена только по краю. Но в канале все это отражается совершенно иначе. Во-первых, мы получаем отражение бревен берега резко и ясно, но под этим мы не получаем того, что мы видим над ним, именно не получаем темного основания
