это очередной анекдот из серии «А в Москве медведи по улицам ходят». Но даже если это фейк, все равно видно, насколько изменились наши представления об идеалах женской красоты. Современная девушка-модель показалась бы нашим прапрапрапрадедушкам уродливой. Также им бы очень не понравилась ее ухоженность, ведь на Руси чрезмерная забота о собственной внешности считалась огромным недостатком. Таких женщин называли «злыми женами».
С таким выражением мы уже встречались раньше: о них говорил в XII веке Даниил Заточник. «Не зри в зерцало», — наставлял он «злообразных» (то есть некрасивых) жен. То есть не позорься, не заглядывайся на себя в зеркало, «ибо, увидевши безобразие лица своего, сильно опечалишься из-за этого» [213].
В сознании наших предков образ «злой жены», в общем-то, очень похож на идеал «статусной» жены нулевых. Она много времени уделяет своей внешности, не умеет вести хозяйство и не работает. В старину такую женщину назвали бы «пороздной» — праздной, ленящейся. А еще такая женщина отличается тягой к независимости или стремлением быть главной в семье, самостоятельностью в суждениях, злословием, лживостью. В старину любого из этих качеств хватило бы, чтобы женихи навсегда отвернулись от девушки.
Большинство исследователей склонны считать, что рождение ребенка в Древней Руси не считалось радостным событием. Дети воспринимались не как дар Божий, а как приплод домашнего скота. В случае необходимости ребенка можно было и убить. «Бог дал — Бог взял», — равнодушно констатировали наши предки смерть детей. Николай Карамзин писал, что русские язычники при большом семействе убивали девочек, но обязаны были сохранять жизнь сына [214]. В Житии Оттона Бамбергского отмечается, что у поморских славян есть обычай убивать девочек и что «ужасно это — нельзя выразить словами: даже дикие звери не поступают так с детенышами своими» [215]. Славяне объясняли, что некоторых девочек убивали, «чтобы удобнее присматривать и заботиться о других» [216].
К сожалению, мы не можем на основании имеющихся свидетельств — письменных и археологических — установить, как на самом деле наши предки относились к детям, насколько широко было распространено детоубийство и каралось ли оно как-либо. С принятием христианства — точнее, с появлением записанных законов — убийство ребенка (в том числе нерожденного, то есть аборт) определяется как грех и попадает в ведение церкви. В уставах князя Владимира и Ярослава Мудрого регламентируется наказание:
Тако же и женка без своего мужа или при мужи дитяти добудеть, да погубить, или в свиньи ввержетъ, или утопить, обличивши, пояти (и) в дом церковный, а чим ю паки род окупить [217].
То есть женщину следовало отправить в «церковный дом», чтобы она там отбывала покаяние, пока ее не выкупят родичи.
Лишь в XVII веке детоубийство окончательно становится уголовным преступлением. В Соборном уложении (1649) отмечается: «А будет отец или мати сына или дочь убиет до смерти, и их за то посадить в тюрму на год, а отсидев в тюрме год, приходити им к церкви Божии, и у церкви Божии объявляти тот свой грех всем людем вслух. А смертию отца и матери за сына и за дочь не казнити» [218].
Мнение, что на Руси девочек убивали чаще, чем мальчиков, бытовало долго, однако в действительности это заблуждение. Во-первых, известно о семьях со множеством дочерей, а во-вторых, на Руси имела широкое распространение практика удочерять или брать на воспитание девочек, а значит, девочки во всех слоях русского общества были желанны [219].
* * *
К XVII веку на Руси брачного возраста девушки достигали в 12 лет, а юноши — в 15 лет [220]. Но были и исключения: князь Юрий Долгорукий, например, женился на девочке 11 лет. Вступали в брак в юном возрасте обычно представители высших сословий. Так, чтобы достичь своих политических целей, могли совсем маленького ребенка выдать замуж («младу сущу, осьми лет») или «оженить» (будущий царь всея Руси Иван III был «опутан красною девицею пяти лет от роду» в семилетнем возрасте) [221].
Федор Солнцев. Женщина Вологодской губернии. 1820–1869. Альбом иллюстраций «Одежды Русского государства» / The New York Public Library Digital Collection
Но во все эпохи превращение девочки в девушку знаменовали месячные. Сведений о том, что думало древнерусское общество об этом деликатном вопросе, к сожалению, нет, но этнографический материал XIX — начала XX века может в какой-то мере компенсировать их отсутствие. До последнего времени в России еще сохранялся обряд, которым, как считают ученые, с давних пор отмечали переход девочки из одной возрастной категории в другую. Но если в начале XIX века его участницами были девушки 15–17 лет, то в древности он, скорее всего, совершался над девочками после первой менструации [222]. Это обряд вскакивания (впрыгивания) в понёву. Вот как его описывает историк и филолог Андрей Глаголев (1793–1844):
Обряд же надевания понёвы совершается в день именин девки, в присутствии всей родни ее. В это время именинница становится обыкновенно на лавку и начинает ходить из одного угла в другой. Мать ее, держа в руках открытую понёву, следует за нею подле лавки и приговаривает: «Вскоци дитетко, вскоци милое»; а дочь каждый раз на такое приветствие сурово отвечает: «Хоцу вскоцу, хоцу не вскоцу». Но как вскочить в понёву — значит объявить себя невестою и дать право женихам за себя свататься; то никакая девка не заставляет долго за собою ухаживать, да и никакая не делает промаху в прыжке, влекущего за собою отсрочку в сватовстве до следующего году [223].
В Рязанской земле в гости к девушке при ее первых месячных собирались женщины со всего порядка и, расстелив на полу ее рубашку, плясали на ней. Иногда девушке устраивали символическую свадьбу: из старших девиц выбирали для нее «жениха» и оставляли их на ночь вдвоем.
В Сибири о девочке, у которой появились месячные, говорили, что она «девкой стала» [224]. В Заонежье после первой менструации разрешалось посещать посиделки, причем след от первых «красок» на юбке служил своеобразным пропуском на первую в жизни девушки «беседу». Этот след предъявляли парням, стерегущим вход: приподнимали или отводили в сторону передник, прикрывающий пятно.
К слову о месячных: иногда кажется, что наши прапрапрабабушки не испытывали с ними проблем или условия их жизни были настолько суровыми, что на такие проблемы никто не обращал внимания. Однако это не так: в лечебниках XVI–XVII веков встречаются рецепты для избавления от месячных или для их вызывания, а также для послабления
