Уда принял монашеский постриг в возрасте тридцати одного года. В наставлении, адресованном юному сыну, Уда писал, что "Митидзанэ - великий ученый. Премного искусен он и в делах государственных. Он исправил многие мои упущения... В день, когда я назначил тебя своим преемником, я держал совет только с вам. Свидетелей при нас не было. С тех пор не прошло и двух лет, и я возымел желание отречься в твою пользу. С глазу на глаз поведал я ему об этом... И тебе этот человек будет верным подданным, и не должно тебе забывать его заслуги" [Кодай сэйдзи, 1979, с. 107-108].
Но все радения Уда о будущем Митидзанэ пропали даром, хотя поэт и успел преподнести новому императору антологию, состоящую из стихов деда, отца и своих собственных. Фудзивара планировали изгнать Митидзанэ. Знаток литературы Миёси Киёюки (841-918), то ли желая обезопасить его, то ли скрытно угрожая, направил Митидзанэ послание, в котором утверждалось, что расположение звезд в следующем году сулит большие несчастья и поэтому для Митидзанэ было бы благоразумно выйти в отставку. И хотя в день присвоения рангов (7-го дня 1-й луны) Митидзанэ получил очередное повышение, уже через восемнадцать дней он отправился управителем на далекий остров Кюсю.
Токихира обвинил Митидзанэ в преступном замысле: сместить нынешнего императора и возвести на престол своего ставленника - принца Токиё. Все-таки небесные явления сослужили на сей раз Митидзанэ плохую службу: несколько недель назад произошло затмение солнца. Токихира же настаивал, что дочь Митидзанэ (мать Токиё) есть не что иное, как луна, затмившая солнце - саму императрицу. В более поздней легенде вероломство Фудзивара обрастает красочными подробностями. Будто бы Токихира закопал в землю орудия гадания вместе с куклой, долженствующей изображать императора, обвинил в этом Митидзанэ, а затем предъявил эти предметы Дайго в качестве несомненного доказательства преступного намерения Митидзанэ сжить императора со свету.
Смещая Митидзанэ, Токихира не забыл и его близких. Дети Митидзанэ (а их у него насчитывалось двадцать три души) и ближайшие ученики изгонялись со своих постов - им надлежало отправиться в ссылку. Казни тогда были не в почете. И хотя борьба за преобладание велась безжалостная, по меркам XX в. с побежденными обходились почти гуманно. В этом смысле "столица мира и спокойствия" до некоторой степени свое название оправдывает.
План свержения Митидзанэ держался в глубокой тайне. Бывший император Уда также не знал о нем. Получив весть об опале любимца, он немедленно велел запрячь волов и отправился к сыну. Но ворота императорского дворца были крепко затворены. Целый день Уда прождал у ворот, но стража не пустила его. Последняя надежда оставила Митидзанэ. Начальника дворцовой стражи Фудзивара Суганэ за непочтительность по отношению к бывшему императору понизили по службе, но уже через три недели он занял прежнюю должность. Митидзанэ же в сопровождении двух малолетних детей отправился на Кюсю, чтобы умереть там через два года. Местным властям, по владениям которых проезжал Митидзанэ, было строго-настрого запрещено отпускать ему продовольствие и поставлять лошадей.
Взрослые сыновья, как уже говорилось, тоже были высланы из столицы, а жена и дочери остались в Хэйане заложниками. С Уда Митидзанэ не позволили даже попрощаться. И хотя опальный министр впоследствии неоднократно писал бывшему императору, ответа он так и не получил. Вполне вероятно, что письма до адресата не доходили.
В столичном саду Митидзанэ росла слива. Прощаясь с ней, он пропел:
Ветерок подует с востока
И донесет
Благоухание сливы.
Пусть далеко хозяин дома,
Но цветы дождутся весны.
Как и в первом своем отроческом стихотворении, Митидзанэ воспел сливу. Тогда лепестки уже осыпались, но сам поэт был полон радости и надежд. А теперь, прощаясь с любимой столицей, он заклинал цветы благоухать вечно.
До Кюсю лежал путь протяженностью более чем пятьсот километров расстояние по тем временам немалое. Митидзанэ большую часть жизни (за исключением четырех лет, прожитых на Сикоку) провел в Хэйане - единственном городе того времени. Для человека, привыкшего к жизни в столице, Кюсю должен был показаться краем света. Обретя новый дом, который требовал незамедлительного ремонта, Митидзанэ почти не покидал его, предаваясь в нем молитвам Будде. И в завещании своем просил не перевозить тело на родину, как тогда было принято, а похоронить себя на Кюсю.
В своем последнем доме Митидзанэ тяжело болел: страдал от бери-бери, кожных сыпей, мучился животом, и его жена Нобукико, дочь Симада Тадаоми, посылала ему из столицы необходимые лекарства. Сама же она была вынуждена пускать в дом жильцов, а сад - продать. Стихи Митидзанэ, сложенные во время изгнания, полны грусти. Увидев дымок, поднимающийся вдали, он писал:
Когда опускается ночь,
По полям и горам
Стелется дым.
Как горек он
От горьких слез моих
Митидзанэ оставил нам 514 стихотворений, написанных по-китайски и всего 59 - по-японски. Среди китайских поэтов наибольшее влияние на него оказал Бо Цзюйи (772-846), чьи стихи стали известны в Японии еще при его жизни. Поскольку впоследствии, как уже говорилось, контакты с Китаем сильно пошли на убыль, его произведения оставались в течение длительного времени идеалом как в поэзии, так и в прозе.
Нужно сказать, что наибольшую известность как поэт Митидзанэ стяжал последними своими японскими стихами, присланными им Ки-но Хасэо, младшему коллеге и бывшему своему заместителю по несостоявшемуся посольству в Китай. Эти стихи отразили горестный конец его блистательной карьеры Другие стихи, ввиду желания следовать континентальным образцам, лишены подлинной самостоятельности.
Многочисленные легенды о Митидзанэ с особым тщанием описывают последние годы его жизни. В одной из них отразилась любовь Митидзанэ к цветам сливы, столько раз воспетой им в стихах. Будто бы однажды из сада Митидзанэ в столице ветка сливового дерева перенеслась по воздуху к месту ссылки и укоренилась перед его нынешним жилищем. Передают также, что Митидзанэ письменно изложил истинные обстоятельства своего изгнания и, взошедши на гору, семь дней жарко молился о помиловании. Тут прошение вознеслось на облако, что следовало считать за благосклонное отношение небес к его просьбе. Однако в действительности Митидзанэ прощен не был. Он скончался 25-го дня 2-й луны 903 г. в возрасте 59 лет. Быки, запряженные в повозку с его гробом, по дороге на кладбище остановились, и никакими силами их не могли заставить сдвинуться с места. Там и похоронили Митидзанэ, посадив у могилы саженцы слив, а позже рядом поставили буддийский храм Анракудзи.
Уже в то время у японцев выработался стереотип поведения, который дошел и до сегодняшних дней. Напомним: обряды рождения проводятся согласно предписаниям синто, а ритуал похорон - всегда буддийский. Это связано с общей направленностью каждого из вероучений. Дело в том, что японские мифы, а именно они представляют собой основные священные тексты синтоизма, повествуют, как и всякие мифы, о начале мира. Отсюда и происходит отношение синтоизма к любому процессу: его интересует начало, а не конечные стадии явлений. Синтоистские представления о посмертной судьбе человека неопределенны и расплывчаты. Иное дело - буддизм. Разумеется, нельзя сказать, что он не имеет своей мифологии. Но буддизм приходит в Японию в середине VI в., когда синтоизм уже образовывал основу мировидения. Место было занято. Специфика религиозной жизни японского средневековья состоит в том, что распространение буддизма происходит не столько за счет подавления местных культов, сколько ввиду освоения буддизмом тех областей идеологии и духовной жизни, которые синтоизм еще не успел захватить. Учение о посмертном воздаянии за совершенные при жизни поступки разработано буддизмом детально. На чувственно-материальном уровне оно выражалось, в частности, в представлениях о рае ("Крае Вечной Радости") и аде ("преисподней"). С этим обстоятельством и связан тот факт, что тело Митидзанэ кремировали согласно буддийским установлениям, а не похоронили в земле, как того требует синтоизм (подробнее об оппозиции "начало - конец" см. [Мещеряков, 1986]).
Жизнь Сугавара Митидзанэ отнюдь не кончается с его смертью. Это утверждение справедливо и по отношению к любому другому человеку, внесшему заметный вклад в историю и культуру. Однако посмертная карьера Митидзанэ уникальна - именно после кончины он поднялся на вершину административной лестницы и был возведен в ранг божества. Но этой чести он удостоился не только благодаря своим личным достоинствам - лишь прихоть Судьбы способна вознести на такие высоты.
После смерти Митидзанэ Токихира приступил к осуществлению достаточно эффективных реформ, ставивших своей целью приостановление распада государственной собственности на землю. Но вдруг неожиданные несчастья стали преследовать род Фудзивара В 908 г. умер Фудзивара Суганэ, а в 909 г.- сам Токихира. В скором времени скончались его внук и старший сын. На страну обрушились землетрясения и другие природные бедствия. А когда в 923 г. смерть настигла наследника Дайго - Ясуакира, было решено, что это месть разгневанного духа Митидзанэ. Дабы умиротворить его, Дайго отдал высочайшее повеление об оправдании Митидзанэ и присвоил ему второй ранг, а все документы, относящиеся к изгнанию, распорядился уничтожить. Но тут молния поразила императорский дворец, и Митидзанэ был присвоен теперь уже первый ранг и дарована должность первого министра. Мало того - в 947 г. в Китано (к северу от Киото) построили синтоистское святилище, в котором поместили труды Митидзанэ. А еще через сорок лет его возвели в ранг божества покровителя наук и каллиграфии. Личность оклеветанного Митидзанэ породила бесчисленные легенды. Дзэнские монахи приписали Митидзанэ поступки уже совсем немыслимые: будто бы Митидзанэ путешествовал в Китай и учился там дзэн-буддизму у сунского монаха, хотя династия Сун была основана через полстолетия после смерти Митидзанэ.
