Тинторетто пейзаж не сделал; мощь искусства все убывала в школах, происходивших от него; ловкость и чувство разных степеней проявлялись в более или менее блестящих условностях. Некогда я думал, что в пейзаже Доменикино есть кое-какая жизнь, но я ошибался в этом. Человек, нарисовавший картины Madonna del Rosario или Мученическая кончина святой Агнесы в Болонской галерее, явно не способен создать что бы то ни было хорошее, великое или верное ни в какой области, ни в каком роде [24].
Впрочем, хотя в течение этого периода сфера действия школ постоянно суживается, тем не менее миру был преподнесен один дар художником Клодом; мы недостаточно отблагодарили его за это, благодаря, быть может, тому, что слишком часто наслаждались этим даром.
§ 14. Клод, Сальватор и Пуссен
Он воспроизвел солнце в небесах, он, по моему мнению, первый попытался создать нечто вроде реализации солнечного света в туманном воздухе. Он представил первый пример изучения природы ради нее самой, и, имея в виду печальные условия его воспитания, недостаточную высоту его ума, едва ли можно было ожидать от него чего-нибудь бóльшего. Его ложный вкус, натянутая композиция и невежественная передача деталей принесли, может быть, искусству больше ущерба, чем его дар — пользы. Он обладал странным складом ума; я не знаю ни одного подобного примера: человек постоянно рисует с натуры, желая быть правдивым, и ему не удается настолько овладеть искусством, чтобы сделать правильно хотя бы ветку дерева. Сальватор, наделенный от природы меньшими способностями ума, чем Клод, совершенно изменил своему назначению и, по моему мнению, ничего не принес нам в дар. Все его творчество имеет целью только выставить напоказ его ловкость; он ничего не любит; он выбирает различные черты в пейзаже не по любви к возвышенному, a вследствие чисто животной неугомонности и лютости, а также силы воображения, от которой он не мог вполне отрешиться. Все, что он сделал, было сделано другими лучше его; любое из своих творений он мог бы не создавать и поступил бы лучше. В природе он не отличает искажения от энергии, дикого от возвышенного, в человеке — нищеты от святости, злоумышления от героизма.
Пейзаж Никола Пуссена свидетельствует о большом таланте. Его композиция и отделка зиждутся на правильных основах (ср. предисловие ко второму изданию), но я не знаю ничего в его произведениях, что обнаруживало бы какое-нибудь новое или своеобразное превосходство. Это — грандиозное сочетание тех качеств, из которых каждое можно найти в большей степени у других художников. В законченности он уступает Леонардо, в изобретательности — Джиорджоне, в правдивости — Тициану, в грации — Рафаэлю. В пейзажах Гаспара есть серьезное настроение; они часто обладают ценным и торжественным колоритом, но, не имея других достоинств, они страдают манерностью, сильно понижающей их качество, a восхищение ими, по моему мнению, произвело много зла среди новых школ.
Развитие пейзажа к северу от Альп представляет, в общем, те же стадии с изменениями, зависевшими частью от меньшей интенсивности чувства, частью от того, что в распоряжении художников находился менее богатый материал.
§ 15. Германский и фламандский пейзаж
Пейзаж религиозных художников трактован с той же любовною полнотой, но избыток фантазии часто ослабляет влияние воображения, a отсутствие итальянской силы страсти делает возможной более терпеливую и по временам менее умную обработку. У многих, как например, у Альбера Дюрера, ум обнаруживает какое-то болезненное свойство: кажется, будто он упускает из виду равновесие и соответствие вещей для того, чтобы сосредоточиться на пустяках, жалких и мелких. И это соединяется с болезненной деятельностью фантазии, которая кажется результатом скорее условий врожденного физического здоровья, чем умственного развития. Расслабленность этой фантазии, лишенной сил, особенно характеризует современных германцев, но при всем том в германских школах есть достоинства высшего рода, и я сожалею, что недостаточность моих сведений не позволяет мне представить более подробный отчет о них.
Пейзажи Рембрандта и Рубенса являются на севере параллелью творениям венецианцев. Среди гравюр и рисунков Рембранта можно встретить пейзажи, которые по мысли достойны Тициана, можно встретить этюды с натуры, отличающиеся высокой правдивостью. Но его система света и тени несовместима с жизнерадостным характером природы, а его своеобразная манера чувствовать — с грацией природы. И насколько я знаком с его творениями, я не могу назвать ни одного полотна, где он проявил бы те качества творчества, которые обнаружил в гравировании не знаю ни одного, где он выказал бы понимание каких бы то ни было новых истин.
Другое дело Рубенс; он, может быть, впервые дал нам образцы прекрасного, свободного от условностей и аффектации пейзажа. Его исполнение здраво, мужественно, разумно, не аффектировано, хотя часто нисходит до мелких и многочисленных деталей; в этом отношении оно всегда чисто, производит сильное и освежающее впечатление, закончено в композиции, дивно прекрасно по колориту. Во дворце Pitti лучший из двух пейзажей Рубенса помещен рядом с характерным и в высокой степени совершенным пейзажем Тициана: Бракосочетание Святой Екатерины. Если бы не величественные линии и торжественное настроение в стаде овец и в фигурах последнего произведения, то я сомневаюсь, могла ли бы его чрезмерная зелень и синева, при всей яркости и густоте тона, состязаться с вольным солнечным светом и дыханием эфира на картине фламандского художника. Я не хочу ставить Рубенса рядом с Тицианом. Но следует помнить, что Тициан изображает не солнечный свет, а какой-то полусвет опалового отлива, в котором играет роль столько же человеческая эмоция, сколько стремление подражать природе [25]; подобные произведения всегда могут показаться до известной степени неверными при сравнении с менее патетическим изображением природы.
Следует, впрочем, заметить, что вольности, допущенные Рубенсом в отдельных случаях, смелы настолько, насколько он искренен в общей передаче. В упомянутом пейзаже горизонт представляет собой кривую линию. В солнечном закате в нашей галерее многие тени образуют прямые углы со светом. На картине в Дёлльвичской галерее зритель видит радугу
