такие изысканные и неизменные принципы совершеннейшей красоты, что не остается никакого сомнения в том, что все это сделано для нас, все это имеет в виду беспрерывное наше удовольствие. Всякий человек, где бы он ни помещался, как бы ни был он далек от всех других источников интереса или красоты, может всегда для себя воспользоваться этой работой. Самые прекрасные пейзажи земли могут увидеть и узнать только немногие; человек не живет среди них всегда; он оскорбляет их своим присутствием, он перестает их чувствовать, если находится среди них постоянно, но небо для всех; как бы ни было оно ясно, оно никогда не бывает «излишне ясно и хорошо,
Для того чтобы ежедневно доставлять пищу человеческой природе»; оно приспособлено во всех своих функциях к тому, чтобы доставлять постоянно отраду сердцу и возвышать его, услаждать и очищать его от ржавчины и сору; то кроткое, то капризное, то страшное, оно никогда не бывает одинаково в два последовательных момента; оно почти человечно по своим страстям, почти бестелесно по своей нежности, почти божественно по своей бесконечности; его призыв к бессмертной части нашего существа так же ясен, как важна его роль в деле очищения и благословения того, что есть в нас смертного.
§ 2. Небрежность, с которой мы воспринимаем эти уроки
И тем не менее мы никогда не прислушиваемся к нему, мы никогда не делаем его предметом размышления, точно оно говорит только нашим животным чувствам; между тем в нем есть много такого, что говорит нам гораздо яснее, чем зверям, многое, что громко свидетельствует о цели Всевышнего, и это многое, конечно, таится скорее в расстилающемся над нами своде, чем в свете и росе, которыми мы пользуемся наравне с травами и червями, а мы смотрим на эти замечательные явления только как на ряд бессмысленных и однообразных случайностей, слишком обыкновенных и слишком пустых, чтобы стоило уделить им внимание или бросить на них взгляд восторга. Если в моменты крайней лени и пошлого настроения мы обращаемся к небу как к последнему источнику, то какие явления его обращают на себя наше внимание? Один говорит, что оно влажно, другой — что ветрено, третий — тепло. Кто во всей этой болтающей толпе может сказать о формах, о грандиозных безднах в этой цепи высоких белых гор, накануне в полдень гирляндой опоясавших горизонт? Кто видел узкий солнечный луч, показавшийся с юга и упавший на их вершины, кто видел, как они растаяли и разразились голубой дождевой пылью? Кто созерцал пляску мертвых облаков, когда луч солнца ушел от них накануне ночью, а западный ветер погнал их перед собой подобно увядшим листьям? Все промчалось, и никто не пожалел, никто не заметил.
§ 3. Самыми главными из этих уроков бывают самые умеренные
Для того чтобы хоть на миг встряхнуть нас от нашей апатии, нужно что-нибудь очень великое, очень необыкновенное, и несмотря на это, вовсе не в сильных и лютых проявлениях стихийных сил, вовсе не в страшных ударах грома или стремлении вихря заключаются самые характерные черты возвышенного. Бог не в землетрясении, не в пламени, а в тихих, кротких звуках. Грубы и низки те способности нашей природы, к которым можно обращаться только сквозь дым пожара, сквозь блеск молний. Только в тихих и кротких призывах скромного величия заключается глубокое, спокойное, вечное; заключается то, чего следует искать, прежде чем мы увидали его, что следует любить, прежде чем мы поняли его; те красоты, которые ежедневно творят для нас ангелы и которые, тем не менее, вечно разнообразны; в них никогда нет недостатка, и они никогда не повторяются; их всегда приходится находить, и при этом каждая встречается лишь однажды; в них главным образом черпаем мы уроки благоговения и блаженство, которое дается прекрасным. Их именно обязан изучать художник, задавшийся высшей целью; их сочетанием созидается его идеал;
§ 4. Многие наши представления о небе имеют совершенно условный характер
на них обыкновенный зритель обращает до такой степени мало внимания, что все представления человека о небе восприняты, мне кажется, скорее из картин, чем из действительности, и это несмотря на то, что люди мало вообще интересуются живописью; если бы мы стали анализировать представление, которое получается в умах самых образованных людей в тот момент, когда мы говорим об облаках, мы нашли бы, что это представление складывается по большей части из воспоминаний о синих и белых цветах старых мастеров.
Я произведу всесторонний анализ истинного в изображении неба, потому что это единственная часть картины, в которой всякий, если пожелает, может быть компетентным судьей. Свои суждения относительно скал Сальватора или веток Клода мне трудно доказать кому бы то ни было, кроме тех людей, которых я мог бы запереть на два-три месяца в Апеннинские твердыни или повести на летние прогулки по ущельям Сорренто. Но мои суждения об изображении неба может немедленно проверить каждый, и я высказываю их с тем большей уверенностью, что жду именно такой проверки.
Начнем с простой, открытой синевы неба. Это, конечно, цвет чистого атмосферического воздуха, не водяных испарений, а чистого азота и кислорода, таков цвет всей массы воздуха, заключающейся между нами и пустым пространством.
§ 5. Природа и главные свойства открытой синевы
Этот цвет разнообразится, смотря по количеству водяного пара, нависшего в воздухе; когда этот пар находится в состоянии наименее полного разряжения, следовательно, в состоянии наиболее заметном он бывает белого цвета (как дым); подобно всякому другому веществу белого цвета, он принимает теплые оттенки от солнечных лучей, и смотря по его количеству и по его недостаточной разряженности,
