Что до моей чрезмерной скрытности, то, право же, дело не в ложной гордости и не в отсутствии доверия. Когда на заре жизни мы встретились и, влекомые какой-то неведомой силой, взялись за руки, клянясь никогда не расставаться, никого из нас не интересовало, богат или беден его новый друг, какова его домашняя обстановка. Нас волновало одно — богатство сердца и ума, а главное — будущее, наше будущее, которое представлялось нам тогда таким блестящим. Словом, мы узнали друг друга, и этого нам было довольно. Потом мы стали старше, но, по-прежнему забывая о материальных потребностях, продолжали, как прежде, изливать друг другу душу, не вспомнив о том, что у нас есть и тело. И вот теперь внезапно мы заметили, что в нас два существа: одно — сплошное чувство и второе, напротив, — сплошная материя. Первое — наш друг, с которым мы давно и хорошо знакомы, а второе заявило о себе только вчера; оно хочет есть и велит нам работать ради куска хлеба. Вот эту-то часть моего «я», неизвестную моим друзьям, я и продолжал скрывать от них скорее по привычке, чем по какой-либо другой причине. Впрочем, я прекрасно понимаю твое желание узнать меня целиком. Во мне тоже проснется такое любопытство, когда ты начнешь жить самостоятельно и познакомишься с материальной стороной жизни. Могу в двух словах ввести тебя в курс моих дел: мне двадцать лет, а я все еще сижу на шее у матери, которой еле удается прокормить самое себя. Чтобы заработать на хлеб, я вынужден искать работу и пока еще не нашел ее, но надеюсь скоро найти. Итак, вот мое решение: зарабатывать на жизнь, — все равно как, и, чтобы не распроститься с мечтами, заниматься будущим по ночам. Борьба будет длительной, но она не пугает меня. Я чувствую в себе нечто, и если это «нечто» действительно существует, оно не может не заявить о себе рано или поздно. Итак, долой воздушные замки!! Да здравствует железная логика! Зарабатывать на хлеб прежде всего, а потом будет видно, что во мне есть, — может, много, а может, ничего. И вот тогда, если я ошибся в себе, — продолжать зарабатывать на пропитание незаметным трудом и пройти со своими слезами и мечтами по этой бедной земле, как проходят по ней столько других.
Есть один щекотливый вопрос, которого я все же хочу коснуться. Несколько раз, и в последнем письме тоже, ты намекал на то, что можешь предоставить свой кошелек в мое распоряжение. Должно быть, кошелек этот набит не очень туго. Карманные деньги лицеиста! Боюсь, что их еле хватает даже на самые скромные развлечения! К тому же все необходимое мне дает моя мать, и если бы излишнее не было порой важнее необходимого, я не мог бы жаловаться на недостаток денег. Так или иначе, но мне показалось, что ты предлагал мне денег, и я отвечаю вполне откровенно: если они у тебя есть, не так уж много, но столько, что ты можешь ими поделиться, не ущемляя при этом твоих родителей, я принимаю их в качестве займа. — Мое молчание по этому поводу могло бы тебя обидеть, а кроме того, я испугался, что если, рассказав тебе все о своих делах, я откажусь, ты сочтешь меня чересчур самолюбивым.
Теперешняя моя жизнь такова: квартира, в которой поселилась моя мать, чересчур мала, и я снимаю меблированную комнату. Здесь я много скучаю, немного работаю, а по временам читаю Монтеня, чья мягкая и терпимая философия мне очень по душе.
Если ты задержишься с ответом, я отправлю тебе еще одно послание. Жду Сезанна и надеюсь, когда он будет здесь, вновь обрести мою былую веселость.
Передай поклон родителям. Жму руку.
Твой друг.
Париж, 3 марта 1860 г.
Дорогой Поль!
Не знаю почему, но у меня дурные предчувствия по поводу твоего приезда, я хочу сказать — по поводу более или менее близкого срока твоего приезда. Быть рядом с тобой, вместе одеваться по утрам, как в былые времена, с трубкой в зубах и со стаканом в руке, — все это кажется мне таким чудесным, таким невероятным, что бывают минуты, когда я спрашиваю себя, не сон ли все это и правда ли, что моя мечта может сбыться. Наши надежды так часто бывают обмануты, что когда хоть одна из них близка к осуществлению, мы удивляемся и никак не можем этому поверить. Не знаю, с какой стороны подует ураган, но чувствую, что над моей головой собираются тучи. Ты два года сражался, чтобы дойти до той точки, на которой находишься сейчас, и мне кажется, что после стольких усилий победа не дастся тебе в руки без нескольких новых сражений. Взять хотя бы достойного г-на Жильбера, который выпытывает у тебя твои планы и советует остаться в Эксе. Ну конечно, учитель огорчен, видя что от него ускользает ученик. С другой стороны, твой отец собирается поговорить с вышеназванным Жильбером, посоветоваться с ним, и это совещание неизбежно приведет к отсрочке твоей поездки до августа месяца. Я падаю духом, я весь дрожу при мысли, что могу получить письмо, в котором ты, с тысячью возгласов сожаления, сообщишь об изменении даты приезда. Я уже привык считать, что конец марта будет и концом моей скуки, и мне было бы очень тяжело оказаться в эти дни одному — ведь запас моего терпения к тому времени уже иссякнет. Впрочем, давай следовать золотому правилу: будь что будет. И посмотрим, что нам принесет течение событий, удачу или неудачу. Если опасно питать чересчур большие надежды, то уж совсем глупо заранее во всем отчаиваться; в первом случае рискуешь разочароваться, и только, во втором — впадаешь в беспричинную тоску.
Ты задал мне странный вопрос. Разумеется, здесь, как и повсюду, вполне можно работать — была бы охота. Париж, кроме того, предоставляет тебе такое преимущество, какого не найти ни в каком другом городе, — это музеи, где можно учиться на картинах великих мастеров с одиннадцати до четырех часов дня. Вот как ты сможешь распределить свое время. С шести до одиннадцати будешь сидеть в мастерской и писать с живой натуры; потом завтрак, а потом, с двенадцати до четырех, будешь копировать любой приглянувшийся тебе шедевр в Лувре или Люксембурге. Получается девять часов работы; думаю, что этого довольно и что при таком распорядке дня ты не замедлишь сделать успехи. Как видишь, весь вечер у нас останется свободным, и мы сможем употребить его на что угодно, без всякого ущерба для занятий. А по воскресеньям мы полностью принадлежим себе и отправляемся за несколько лье от Парижа; пригороды здесь очаровательны, и если тебе захочется, ты набросаешь на холсте деревья, под которыми мы будем завтракать. Каждый день я строю чудесные планы и надеюсь их осуществить, когда ты будешь здесь: я мечтаю о поэтическом труде, том труде, который так полюбился нам с тобой.
Да, я ленив, когда речь идет о труде бессмысленном, о работе, которая утомляет тело и притупляет ум. Но искусство, заполняющее душу, приводит меня в восторг, и очень часто, небрежно развалясь на диване, я как раз и работаю усерднее всего. Есть множество людей, которые не понимают таких вещей, но пусть уж кто-нибудь другой возьмется разъяснять им это. — Мы уже не мальчишки, мы должны думать о будущем. Работа, работа — вот единственный путь к успеху.
Что до презренного металла, то несомненно одно: при 125 франках в месяц не очень-то разгуляешься. Сейчас я подсчитаю тебе твои расходы. Комната — 20 франков в месяц; завтрак —18 су и обед — 22 су, стало быть, 2 франка в день, то есть 60 франков в месяц; прибавим сюда 20 франков за комнату, получится 80 франков в месяц. Кроме того, тебе придется платить за мастерскую; в мастерской Сюиса[62] — это одна из самых дешевых, — кажется, берут 10 франков; затем я считаю 10 франков за холст, кисти, краски — вот уже 100 франков. Остается 25 франков на стирку, освещение, на тысячу непредвиденных мелких нужд, на табак, на разные скромные развлечения. Как видишь, денег тебе хватит только на самое необходимое, и, уверяю тебя, я ничего не преувеличиваю, скорее даже преуменьшаю. Впрочем, это послужит тебе хорошей школой, ты узнаешь цену деньгам и увидишь, что умный человек всегда может выпутаться из затруднительного положения. Чтобы не слишком тебя запугать, повторяю — все необходимое у тебя будет. — Советую показать отцу вышеприведенный расчет, быть может, унылая реальность этих цифр заставит его малость раскошелиться. — Кроме того, ты сможешь здесь немного подработать. Этюды, написанные в мастерской, а главное, копии, сделанные в Лувре, нетрудно будет продать; даже если ты будешь делать по одной копии в месяц, это заметно увеличит сумму, предназначенную на развлечения. Все дело в том, чтобы найти продавца, и надо только хорошенько поискать. — Приезжай смело, — хлеб и вино обеспечены, значит, можно спокойно отдаться искусству.
Да, все это проза, скучные подробности быта, но так как они касаются тебя и к тому же полезны, то, я надеюсь, ты меня простишь. Это окаянное тело иной раз очень мешает: вечно таскаешь его с собой и вечно ему что-нибудь нужно. То ему надо есть, то ему холодно, то еще что-нибудь, а душе, которой хочется говорить, вечно приходится молчать и прятаться, чтобы только угодить этому тирану. К счастью, удовлетворяя свои потребности, мы не так уж этим недовольны.
