92
Автор одной из работ явно преувеличивает, утверждая, что Набоков осознает собственную автобиографию в процессе писания, каковой является единственным источником истины; эта точка зрения откровенно опирается на традиционные, но не свойственные Набокову толкования таких понятий, как «природа» и «искусственность» (Bruss E. Autobiographical Acts. P. 127–162).
Nabokov V. Lectures on Literature. P. 381.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 11, 153.
Ibid. P. 77.
См.: Frank. Tammi замечает релевантность наблюдения Дж. Франка, а также Ю. Лотмана («Структура художественного текста») (см. Р. 16–17).
Последующие замечания основаны на неопубликованном докладе «Epiphanic Structures in Nabokov», прочитанном мною 14 февраля 1987 г. в Йельском университете на конференции «The Legacy of Vladimir Nabokov. Commemorating the 10th Anniversary of His Death».
Nabokov V. Speak, Memory. P. 59.
Цит. по: Field. Nabokov: His Life in Part. P. 181–182. См. также стихотворение Набокова, посвященное памяти отца, «Вечер на пустыре» (1932), заканчивающееся словами: «И человек навстречу мне сквозь сумерки / идет, зовет. Я знаю / походку бодрую твою. / Не изменился ты с тех пор, как умер».
Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе, интервью, рецензии. М., 1989. С. 402.
В кн.: Tammi (P. 25) процитирован следующий отрывок из статьи Набокова 1922 года о Руперте Бруке: «Ни один поэт так часто, с такой мучительной болью и творческой зоркостью не вглядывался в сумрак потусторонности».
Об изощренной игре мотивов и других деталей в набоковских мемуарах см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 10–27; Stuart. P. 165–191. О скрытых аллюзиях в предметном и именном указателях см. также Stuart. P. 187–191; Bruss. Autobiographical Acts. P. 153–154.
В. В. Набоков: Pro et contra. С. 743.
Б. Бойд (см.: Boyd. Nabokov's Ada. P. 53–56) обращается и к иным сторонам набоковской концепции времени, особенно его занимает неверие писателя в будущее.
Nabokov V. Speak, Memory. P. 288.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 93.
Ibid. P. 193.
Любопытно было бы соотнести этот метафорический ряд с рассуждениями Набокова по поводу доктора Джекиля и мистера Хайда в романе Стивенсона (см.: Nabokov V. Lectures on Literature. P. 182–184).
Nabokov V. Lectures on Literature. P. 287; Nabokov V. Lectures on Don Quixote. P. 51–74.
Цит. по: Field. Nabokov: His Life in Part. P. 181.
P. 100–101. Первое и самое известное описание «пошлости» дано в книге о Гоголе.
Levy. P. 29.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 119.
Об издевательских замечаниях Набокова по адресу Фрейда еще в 1931 году см.: Grayson. P. 116. Поклонники Фрейда явно не желали просто примириться с набоковским отношением к Учителю. Об этом сказано в одной книге: «Похоже, Набокову нужно было специально сотворить Фрейда» — Green. P. 78.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 116.
Nabokov V. Poems and Problems. P. 133.
Это замечание содержится в лекции о новелле «Превращение», где Набоков возражает против религиозных и фрейдистских истолкований произведений и личности Кафки. Как обычно, писатель здесь восстает против обобщений, которые сводят искусство к идеологии (Nabokov V. Lectures on Literature. P. 255).
Цит. по: Field. Nabokov: His Life in Art. P. 375.
Один из критиков, которого чрезвычайно раздражает неспособность якобы Набокова определить «суть болезни, поразившей Лужина», предлагает на редкость поверхностную интерпретацию романа (Clancy. Р. 36–37).
П. Тамми дает прекрасный обзор других соответствий, которые Набоков проводит между шахматами и литературным творчеством. Помимо того он убедительно показывает, что не надо искать в произведениях Набокова «специфические параллели между его стилистикой и особенностями шахматной игры»; взамен он предлагает аналогию между шахматными ходами и композиционными приемами (см.: Tammi. Р. 135–136).
В. В. Набоков: Pro et contra. С. 53.
Возможно, здесь есть любопытная недоговоренность в тексте романа. Играя с тетей, Лужин разворачивает «клеенчатую доску», но нигде не говорится, откуда он ее взял; собственно, непонятно даже, знал ли он тогда вообще, что для игры нужна доска. Быть может, это тоже хитрый, глубоко скрытый намек на пророческий дар Лужина-ребенка?
В. В. Набоков: Pro et contra. С. 54.
См., например: Campbell P. 77–89.
См.: Jonas. P. 57, 68, 73.
Ibid. P. 55–56.
Здесь возможна перекличка с «вертлявым» голосом (гл. 9), который отзывает Лужина от истинного мира шахмат в ирреальный, призрачный мир материальных предметов. Призрак дьявола по крайней мере еще дважды возникает в романе (гл. 10). Этот сюжет рассматривается в статье: Ronen I. and Ronen О. P. 371–386.
Jonas. P. 57.
Johnson. World in regression. P. 80.
Appel. Nabokov's Dark Cinema. P. 161, 165. Хороший обзор повторов и узоров в романе можно найти в кн.: Tammi. P. 138–142.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 184, 185.
Цит. по: Field. VN: The Art and Life of Vladimir Nabokov. P. 132. Случалось, Набоков решал тему «вознесения» в потусторонность в пародийном ключе. Можно, для примера, сослаться на англоязычную «Балладу о лощине Лонгвуд» (1957), в которой «Art Longwood» (первое слово в данном случае двузначно — «искусство» и в то же время уменьшительное от имени «Артур») карабкается на дерево, где его встречают «исступленные небесные толпы… в сугробах облаков», и остается там навсегда (Poems and Problems. P. 177–179).
Moynahan. Predislovie; A Russian Preface; Davydov. Teksty-Matreški. P. 100–182. Сошлюсь также на диссертацию Д. Сиссона (Sisson. Р. 140–141), который усматривает в романе развитие тем из «Страны слепых» Герберта Уэллса; впрочем, каких-либо параллелей, связанных с потусторонностью, автор не приводит. Г. Шапиро пытается доказать, что в основе романа лежат христианские мотивы и образность (см.: Shapiro).
О «Приглашении на казнь» написано больше, чем о любом из русскоязычных романов Набокова. Самый ранний и самый известный образец его истолкования как металитературного произведения par excellance — статья В. Ходасевича «О Сирине» (1937; редкий пример несогласия с его влиятельными суждениями в кругу эмиграции — книга В. Варшавского — см. с. 215, 223). Одна из недавних работ, толкующих роман в том же духе, принадлежит Конноли (см. Connolly). Сколь неохотно критика обращается к метафизической проблематике романа, хорошо видно из статьи: Penner. Р. 33. Автор видит в этом романе «классический образец литературы абсурда». Такая же по сути мысль проводится в статье: Boegeman (P. 112). Критик не обнаруживает в романе следов «духовной и этической проблематики», видя в нем попытку писателя заставить себя перейти на английский (Р. 118–207). Э. Филд (см.: Field. VN. Р. 150) усматривает в книге «триумф солипсизма». Д. Петерсон (Peterson) допускает возможность метафизического прочтения, но склоняется к представлению о Набокове как о творце металитературы — противнике реализма. Далее, мы слышим, что Цинциннат оказывается в «падшем мире» (Rampton. P. 40–41) или что «эстетика» влечет Набокова «к метафизике с очевидной моральной подоплекой» (Alter R. Invitation to a Beheading. P. 55). Надо заметить, однако, что автор вкладывает в эти понятия совершенно иные, нежели я, значения: с его точки зрения, роман написан о том, что «неизбежность частичной неудачи (художника. — В. А.) заставляет его вновь и вновь повторять попытки осуществления невозможного — постижения жизни в образах искусства» (Р. 58).