258
Н. Евреинов и В. Набоков более или менее сходно судят о связи между этикой и воображением. В статье «Искусство литературы и здравый смысл» говорится, что у преступников не хватает воображения представить себе последствия своих деяний. А Евреинов замечает, что Раскольников не убил бы старуху-процентщицу, будь он лучшим актером «для себя» (Р. 120–121).
Новалис, Шеллинг и Аст цит. по: Todorov. Theories of the Symbol. P. 168–169. Другой обзор этого вопроса см.: Wellek. P. 17, 47, 76, 136. Известно, что Новалис и другие романтики высоко ценились Евреиновым (Golub. P. 70). Успенский, хорошо начитанный в идеалистической философии, тоже, вероятно, их знал. О схожих идеях у Белого см. мою кн.: Andrei Bely. P. 109–118, 120–122.
Evreinov N. The Theatre in Life. P. 46–47.
Чтобы оценить степень влияния Успенского, и особенно его книги «Tertium Organum», на представителей современной ему культуры см.: The Spiritual in Art. P. 433 (все ссылки по указателю на «Успенский П. Д.»). Об общих друзьях Успенского и Евреинова, а также об их посещениях «Бродячей собаки» см.: J. E. Bowlt. Esoteric Culture and Russian Society // The Spiritual in Art. P. 172–173.
Я не могу точно указать содержание всех лекций Успенского; едва ли можно с уверенностью утверждать, что он читал о бабочках в дореволюционном Петербурге. В «Новой модели вселенной» Успенский говорит, что написал главу о мимикрии между 1912 и 1929 гг. Набоков в мемуарах упоминает, что заинтересовался бабочками в возрасте семи лет — т. е. в 1906 г.
Филд (см.: VN. Р. 53) цитирует опубликованный доклад Владимира Поля, в котором автор рассказывает, как пытался склонить молодого Набокова к мистицизму. Из мемуаров Набокова очевидно, что он был знаком с различными оккультными учениями (из чего не следует, что он принял их). Знакомство подтверждается пародированием их в «Соглядатае» (1930) и использованием гностической топики в «Приглашении на казнь» и других произведениях.
Короткая заметка об этом была опубликована за подписью «А. А.», с приложением неотчетливо воспроизведенной фотографии Набокова и других актеров (более четкое воспроизведение этой фотографии см.: Evreinov: Foto-biografiia. P. 47; изображение Набокова специально не атрибутировано, но он вполне узнаваем слева, в переднем ряду лиц. Другие сообщения об этом эпизоде см.: Golub. Р. 267. Филд утверждает, что опыт Евреинова следует оценить как значительное русское влияние на Набокова. Вот почему Набоков защищал стремление протагониста «Просвечивающих предметов» превратить реальность в трансцендентную иллюзию. То же стремление якобы прослеживается у Набокова, начиная с «Соглядатая» и «Славы» вплоть до «Бледного огня» и «Взгляни на арлекинов!» (Field. VN. Р. 129). Этот вывод не бесспорен — стоит напомнить, что такие несомненно положительные герои Набокова, как Федор в «Даре» (не говоря уже о самом Набокове в книге мемуаров) оцениваются с точки зрения того, насколько ясно они воспринимают собственную уникальную реальность; а отрицательные персонажи Набокова, «слепцы», воспринимают мир сквозь призму солипсистских построений. О возможном влиянии Евреинова на Набокова говорят также «А. А.» и Slonim.
Field. VN. P. 129, 188; Golub. P. 266.
Веселой жизненной силой, которая, впрочем, вполне отвечает внутренней философии, почти религиозному отношению к явлениям жизни (Фр.).
По просьбе автора книги все цитаты из «Бледного огня» даются в переводе В. Н. Набоковой, которая стремилась лишь к буквальному соответствию оригиналу. Все ссылки даются к стихам или к номерам стихов, которые комментирует Кинбот в своих примечаниях (прим. перев.).
В русском переводе его нет (прим. перев.).