Сталин и партиздат 1930 годов
(И. Сталин. «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников». Доклад и Заключительное слово на Пленуме ЦК ВКП(б) 3–5 марта 1937 года; «Обвинительное заключение по делу контрреволюционной меньшевистской организации Громана, Шера, Суханова и др.»; «Обвинительные материалы по делу контрреволюционной группы зиновьевцев»; «Обвинительное заключение по делу Бухарина Н. И., Рыкова А. И., Ягоды Г. Г., Крестинского Н. Н. и др.»)
Теперь, я думаю, ясно для всех, что нынешние вредители и диверсанты, каким бы флагом они ни маскировались, троцкистским или бухаринским, давно уже перестали быть политическим течением в рабочем движении, что они превратились в беспринципную и безыдейную банду профессиональных вредителей, диверсантов шпионов, убийц. Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников нашей родине. Это ясно и не требует разъяснений.
Так вождь и отец народов сказал и поставил точку, закрепленную расстрельными списками, бесконечными этапными эшелонами, миллионами километров колючей проволоки и мерзлых зон, безответными письмами жен и родственников несчастных, безотцовщиной и т. д. и т. п.
Книги, предлагаемые вашему вниманию, относятся, во-первых, к области социальной фантастики. Потому как — теперь-то мы это знаем — практически на все сто процентов дела эти высосаны из пальца, умело сфабрикованы Сталиным с одной целью — добиться единоличной власти. Во-вторых, это страшные документы эпохи, которые ни выкинешь, ни забудешь. Берем наугад любое место из любого документа и мурашки бегут по коже.
В этих преступлениях я руководствовался директивами некоторых участников антисоветской организации правых. В частности, директивами Ягоды. Именно от Ягоды я получил указание насильственно устранить Максима Пешкова, а затем и Алексея Максимовича Горького.
(Из показаний обвиняемого П. Крючкова, секретаря Горького.)
Бухарин указывал, что Узбекистан и Туркмения должны быть отторгнуты от СССР и существовать под протекторатом Японии и Германии, но что при этом не удастся обойти и Англию и поэтому надо пойти на завязывание связей с англичанами…
(Из показаний обвиняемого Ф. Ходжаева.)
И все это наша история, которая откликается по сегодня. Потому что ложь, на которой строилось «светлое здание коммунизма», в конце концов и сделалась тем бродилом, что разъело и обрушило в результате кроваво-красную вавилонскую башню, бросавшую тень на мир.
Петербургская Коломна — такое место старого Петербурга, где грань между фантастикой и реальностью настолько не отчетлива и размыта, что порой нелегко понять, человек перед тобой или призрак, дом или летучий корабль.
Фонтанка, вода канала, краны над кромкой города, тесные пространства дворов, в которых звуки, родившиеся однажды, не умирают, а продолжают жить, — вся эта безумная атмосфера, сдобренная балтийскими сквозняками и белыми туманами по утрам, способствует смещению взгляда в сторону нереального, фантастического.
Где, как не в петербургской Коломне, мог бродить по улицам нос, убежавший от своего хозяина? А герой «Медного всадника», бросивший в лицо истукану решительное «Ужо тебе!..» — в Коломне, и только в ней, мог мечтать о своем призрачном счастье.
Особенно фантастичны в петербургской Коломне утренние часы.
Раньше всех здесь просыпаются портовые краны. Жизнь их медленна, работа почетна. Они стражи городских рубежей, они слушают голос моря, предупреждая о разбойных набегах неуемных варяжских волн.
Вслед за ними просыпаются птицы, окунаются в воздушное серебро и приветствуют счастливыми криками возрожденную после ночи жизнь.
Птицы будят ленивых дворников и украдкой наблюдают с карнизов, как те курят свои ранние сигареты и выкашливают остатки ночи.
Кто в Коломне всегда без сна, так это ее сердце, Фонтанка.
Она душа этой портовой окраины, ее муза, защитница и хранительница. Протекая ночным дозором вдоль холодных гранитных стен, она всюду должна поспеть — здесь утешить, там обнадежить, дать совет или отвести удар.
Лишь зимой, с декабря по март, она уходит на заслуженный отдых — и то если не помешают оттепели. Но и там, под ледяным одеялом, она тревожно вслушивается сквозь сон в шаги и шепоты, в страхи и разговоры.з
А еще — про это знают не все — река добавляет городу, и особенно его коломенской части, тот волшебный, неуловимый дух, наделяющий предметы обыкновенные чудесными, необъяснимыми свойствами. Но об этом рассказ особый.
Основная заслуга писателя Рекса Стаута перед детективной литературой бесспорна: он создал незабываемый двойной образ гениального сыщика Ниро (Нерона) Вульфа Арчи Гудвина, который одновременно пребывает в состоянии меланхолической рассудочной деятельности среди своих орхидей и носится сломя голову (в обличье второй своей составляющей) по столице мира Нью-Йорку. Конечно же, писатель шел по конан-дойлевскому пути: пара Шерлок Холмс — доктор Ватсон его вдохновила. Но если Шерлок Холмс был аскет (привычка к опиуму не в счет), то Ниро Вульф, наоборот, сибарит и чревоугодник, и повар Фриц в этом смысле нечто вроде третьей ипостаси этого двуликого божества.
Рексу Стауту, кроме всего прочего, принадлежит следующий афоризм: «Детективные истории не интересуют только одну человеческую категорию — анархистов». В этом он вполне вписывается в модель Честертона, который в качестве преступного материала в основном предпочитал анархистов (см., к примеру, «Человека, который был Четвергом»). То есть эти люди потому не интересуются романами о преступлениях, потому что сами эти преступления совершают.
А еще Рекс Стаут непререкаемо доказал, что доктор Ватсон (Уотсон) у Конан Дойла был женщиной, и даже вычислил ее имя.
Вот отрывочек из его рассуждений на тему половой принадлежности неутомимого помощника Холмса:
Всего насчитывается шестьдесят рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе. Прежде всего мы расположим их в хронологическом порядке и дадим им номера от 1-го до 60-го. Далее, применяя способы расшифровки, которыми так виртуозно владел Холмс и сущность которых раскрыта в повести «Знак четырех», рассказе «Пляшущие человечки» и ряде других вещей, мы отберем те названия, которые стоят под номерами, имеющими определенный кодовый смысл, и получим следующий столбец:
Исчезновение леди Карфэкс
Рейгетские сквайры
Этюд в багровых тонах
Некто с рассеченной губой
Убийство в Эбби-Грэйндж
Обряд дома Месгрейвов
Тайна Боскомской долины
Союз рыжих
Одинокая велосипедистка
Небесно-голубой карбункул
И, прочитав начальные буквы по принципу акростиха, сверху вниз, мы с легкостью откроем эту тщательно скрываемую тайну. Ее звали Ирэн Уотсон.
Мало того, Стаут доказал, что на самом деле Ирэн Уотсон была женой якобы холостяка Холмса. И все рассказы о Холмсе написаны именно ей.
То есть писатель Стаут внес не только посильный вклад в литературу, он еще прояснил многие темные места в холмсоведении, за что его не раз благодарили, а бывало и проклинали истые почитатели Конан Дойла.
«Правда, ничего кроме правды» — первый и единственный принцип работы главного в ныне упраздненном Советском Союзе издательства «Правда».
Это я так, для зачина, чтобы плавно перейти к Стейнбеку.
В одном из писем своему другу и редактору Паскалю Ковичи автор «Гроздьев гнева», «Зимы тревоги нашей» и еще нескольких романов и повестей, написав которые можно со спокойной совестью являться на очную ставку с Господом Богом, рассказывает историю своей безуспешной попытки снять помещение для работы в родном американском городе Монтерее.
— Я хочу снять помещение на пару месяцев, — сообщает писатель владельцу дома, в котором сдается площадь.
— Очень хорошо, — отвечает ему хозяин, — у нас как раз есть несколько свободных контор. Как ваша фамилия?
— Стейнбек, — называет себя будущий нобелевский лауреат.
— А чем вы занимаетесь? — задается очередной вопрос.
— Я писатель, — скромно говорит Стейнбек.
После долгой паузы следует недоуменная фраза:
— У вас есть официальное разрешение на практику?
— Нет, — отвечает Стейнбек. — В моей профессии этого не требуется.
Снова долгая пауза, после которой владелец помещения заявляет:
— Извините, но таким людям мы не сдаем. Мы имеем дело с людьми интеллигентного труда — врачами, дантистами и страховыми агентами.
