Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

МАРИУСУ РУ

5 декабря 1864 г.

Дорогой Ру!

Только что получил «Мемориал» и прочел в нем твою статью.

Благодарю тебя тысячу раз за то, что ты так очаровательно представил обитателям Экса мои «Сказки Нинон». Я вовсе не нахожу, что статья твоя провинциальна, как ты мне говорил вчера вечером; она живая, написана остроумно и очень лестно для меня, что, признаюсь, удваивает ее ценность в моих глазах.

Наши земляки, — раз уж ты хочешь сделать меня уроженцем Экса, на что я соглашаюсь лишь с некоторым ограничением, — наши земляки, надеюсь, исполнятся пламенного рвения и толпами пойдут покупать мою книгу. Успех обеспечен, и значительной его частью я обязан тебе.

Спасибо же, дорогой мой соратник, и позволь мне сегодня дважды пожать тебе руку и за нашу старую дружбу, и за наш молодой успех.

Книгоиздательство «Л. Ашетт и Кº» улица Пьер-Саразен,14.

3 февраля 1865 г.

Милостивые государи!

Мне поручено двухнедельное литературное обозрение в лионской газете «Салю пюблик», и я очень хотел бы посвятить большую статью вашему первому роману, «Жермини Ласерте».

Не согласились ли бы вы оказать мне величайшую любезность, прислав мне эту книгу?

Можно послать ее в книгоиздательство «Ашетт» с такой надписью: г-ну Эмилю Золя, заведующему отделом рекламы.

Прошу вас принять, господа, уверения в совершенном моем почтении.

Париж, 6 февраля 1865 г.

Дорогой Валабрег!

Я перед Вами в долгу: вот уже месяц, как я обещал Вам более пространное письмо. Сейчас у меня короткая передышка, и я попытаюсь расплатиться с этим долгом.

Вы не поверите, как я занят; набрал столько работы, что не знаю, как все успеть: во-первых, каждый день десять часов провожу в издательстве, кроме того, каждую неделю даю статью от ста до ста пятидесяти строк в «Пти журналь» и два раза в месяц статью в пятьсот — шестьсот строк в лионскую газету «Салю пюблик»; наконец, остается еще мой роман, над которым я должен был бы работать и который до сей поры спокойно дремал в ящике моего стола. Вы понимаете, что все это я пишу не ради прекрасных глаз публики; в «Пти журналь» мне платят за статью двадцать франков, а в «Салю пюблик» — от пятидесяти до шестидесяти франков; таким образом, я зарабатываю своим пером около двухсот франков в месяц. Я решился на все это отчасти из-за денег, но, кроме того, журналистика кажется мне таким мощным рычагом, что я не прочь появляться в определенные дни перед значительным числом читателей. Это соображение объяснит Вам мое участие в «Пти журналь». Я знаю, какое место этот листок занимает в литературе, но знаю также, что его сотрудники очень быстро приобретают популярность. Не газета создает журналистов, а журналисты создают газету; если я хорош, то останусь хорошим везде; главное в том, чтобы хорошо писать и не краснеть за свои произведения. Что до «Салю пюблик», то это одна из лучших провинциальных газет; я пользуюсь там большой свободой, мне отводят много места, я говорю там о вопросах высокой литературы и очень рад, что там работаю. Я делаю все это, чтобы попасть в одну из больших парижских газет; не пройдет и двух месяцев, как я буду писать в каком-нибудь либеральном издании. Сейчас я поставил себе двойную цель: завоевать известность и увеличить свой доход.

Бог да поможет мне!

Простите, что я посвятил себе целых две страницы и хочу посвятить еще две.

Я доволен успехом моей книги. Появилось уже около сотни статей — вы говорите, что читали некоторые из них. В целом пресса была благожелательна: хор похвал, не считая одной или двух неприятных нот. И заметьте, что я был слегка оскорблен как раз теми, кто намеревался пощекотать меня приятнейшим образом; они не читали моих рассказов, а говорили о них очень лестно, но очень фальшиво, — читатели, должно быть, подумали, что я самое пресное и самое слащавое существо на свете. Вот так друзья! Я предпочел бы, чтобы меня как следует выругали.

Мне не терпится опубликовать вторую книгу. Я почти убежден, что от нее будет зависеть моя репутация. Но у меня остается так мало времени для себя. Если бы я мог подготовить ее к началу будущей зимы, я был бы счастливейшим из смертных. Сейчас живу, как в лихорадке: события увлекают меня за собой; каждый день мое положение все более обрисовывается, каждый день делаю новый шаг вперед. Где те вечера, когда я оставался один перед своим произведением, спокойно работал, не зная, увидит ли оно когда-нибудь свет? Тогда я спорил с собой, колебался. Теперь я должен идти вперед, вперед, несмотря ни на что. Какую бы страницу я ни написал, хорошую или плохую, нужно, чтобы она появилась в печати. Я испытываю настоящее блаженство, чувствуя, что постепенно выделяюсь из толпы, и в то же время меня терзает тревога, когда я вопрошаю себя, хватит ли у меня сил, смогу ли я надолго удержаться на том уровне, которого достигну. Я больше не скучаю, уверяю Вас; я с нетерпением жду того дня, когда почувствую себя достаточно сильным и достаточно твердым, чтобы бросить все и целиком посвятить себя литературе.

7 декабря 1865 г.

Милостивые государи!

Конечно, лишь вашей исключительной любезности я обязан тем, что получил кресло в партере во Французской Комедии, где я испытал огромное удовольствие во вторник вечером.

Горячо благодарю вас за эти волнующие и захватывающие часы. Я пережил за этот вечер целую жизнь, полную борьбы и страстей, и от всего сердца поздравляю вас с этой великолепной и страшной драмой,[76] тривиальной, но в то же время такой тонкой. Она показалась мне воплощением нашей современной жизни, полной безнадежных исканий.

Может быть, мне представится случай проанализировать ваше произведение и объяснить живые связи, привлекающие меня к нему.

Так или иначе, я вечно буду хранить память об этом вечере, когда я присутствовал при победоносном сражении истины с пошлостью и рутиной.

Позвольте мне, господа, преподнести вам роман, который я только что опубликовал. Я пытался проследить в нем самые роковые и необъяснимые стороны страсти и хочу подарить его вам, людям, влюбленным в истину, к которым я чувствую глубокую симпатию.

Прошу вас принять, господа, уверения в глубочайшем моем почтении.

Париж, 10 декабря 1866 г.

Вы никогда не угадаете, дорогой Валабрег, почему я не мог сразу ответить на Ваше последнее письмо. Я уже давно задолжал Вам несколько страниц, и нужна была весьма основательная причина, не правда ли, чтобы и дальше тянуть с возвращением этого долга. Так знайте же, что все эти дни я работал для Экса. — Да, да, вот и я стал поборником этой самой децентрализации. Но у меня есть смягчающие обстоятельства. Представьте себе, что я получил приглашение на тридцать третью сессию Научного конгресса Франции, и приглашение такое лестное, что невозможно было притвориться глухим. Не могу объяснить Вам подробно причин, побудивших меня дать свое согласие. Так или иначе, я, член конгресса, только что получил карточку, в которой мне присваивается это звание, и вчера отнес на почту около тридцати страниц под названием «Что такое роман». Я доволен (читайте: очень доволен) этим маленьким сочинением, в котором я широко применил метод Тэна. Словом, оно содержит категорические и смелые утверждения. Мне бы очень хотелось оказаться в уголке зала, где будут декламировать мою прозу.

Ах! каким бы Вы были славным малым, если бы согласились занять мое место в этом уголке, где я сам быть не смогу! Можете Вы оказать мне эту услугу и потом написать, что Вы там видели и слышали? По правде сказать, я очень боюсь, вдруг моя петарда не произведет должного эффекта. Она основательно начинена порохом, но воздух в провинции сырой и обычно гасит лучшие фейерверки ума. Для Вас, конечно, ясно, почему я сделал то, что сделал, и Вы понимаете, что ко всему этому у меня сейчас осталось только любопытство. Вот это-то любопытство я Вас и прошу удовлетворить. Напишите мне как можно скорее обо всем, что там произойдет; и, так или иначе, мы с Вами узнаем провинцию еще с одной стороны.

Я занялся бы Вашими делами с первой страницы, если бы не эта важная новость. Теперь могу Вам сказать, что Ваше письмо меня почти что огорчило. Вы, право же, слишком счастливы, у Вас слишком много свободного времени, и, бог меня прости, Вы кончите тем, что забудетесь в глубоком сне. Представьте себе, я злой завистник: читая Ваше письмо, я думал о себе, я говорил себе, что хотел бы, как Вы, проводить жизнь в спокойной работе. И говорил это потому, что я лентяй и трус. Поверьте, быть может, было бы лучше, если бы у Вас не было ни гроша, Вы бродили бы по парижским мостовым, движимый необходимостью, и вынуждены были бы вмешиваться в реальную жизнь. Вы погрузились в размышления, в чистые размышления, в мечты, в те мечты, которые предшествуют сну. И Вы заснете, это уж наверняка.