Литература / Литература / Траектория правды
Кузьменков Александр
Фото: ОМ
Теги: литературный процесс
Хоть и трудно, но постарайтесь представить: народ Израилев уселся посреди пустыни и принялся ожесточённо выяснять, был ли Исход кошерным деянием. И Земля обетованная осталась у хананеян, и не рухнули стены иерихонские, и не стояло солнце над Гаваоном…
Идиотизм, правда? А ведь тем и занимаемся: das Gespents nochmals geht um in Rußland, das Gespents des Kommunismus…
Дискуссии о Советском Союзе начались не сегодня и даже не вчера; они стартовали 18 марта 1988 года – «Не могу поступаться принципами», помните? Набор аргументов за три десятилетия не обновлялся, потому от споров такого свойства лучше держаться подальше. Хотя бы из соображений хорошего вкуса, дабы не множить количество пошлостей. Есть, впрочем, и ещё одна причина: чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мы практически ничего не знаем об СССР.
«Всё достоверно о неизвестном» , – заметил Л. Леонов. Недостаток знаний неизменно восполняется более или менее достоверными мифами, ими оппоненты чаще всего и оперируют. «История двадцатого века в нашей стране – это история забвения, искажения, вычёркивания» , – объявила однажды Л. Улицкая. Возражаю: никогда новейшая отечественная история не подвергалась такому искажению, таким вычёркиваниям (а равно и дополнениям), как сейчас: Фоменко и Носовский на общем фоне выглядят абитуриентами.
Н. Петров, заместитель председателя общества «Мемориал»: «Надо же просто учитывать то, что при Ежове, в годы большого террора, тех самых массовых операций НКВД, было арестовано свыше полутора тысяч миллионов человек» (интервью Н. Болтянской, «Эхо Москвы», 8 мая 2010 года). А ничего, что в 1937 году население СССР, согласно Всесоюзной переписи, составило всего-то 160 миллионов?
Ю. Мухин, публицист: «Главным рынком экономики СССР был его собственный рынок... На этом рынке властвовала своя денежная единица – рубль, пожалуй, самая прочная денежная единица мира. Можно было закопать рубль в землю, но, откопав его через 30 лет, купить на него практически столько же товаров» («Наука управлять людьми. Изложение для каждого»). А ничего, что литр бензина А-76 в 1968 году стоил 7,5 копейки, а в 1981-м – 30?
Ладно, это ещё не худшие варианты. В худшем случае миф деградирует до мема (поневоле вспомнишь губермановскую девку, брошенную в полк), и полемика приобретает вполне цирковое качество. Весь вечер на манеже Бим и Бом: «Репрессии!» – «Шок без терапии!» – «Геронтократы!» – «Мальчики в розовых штанишках!» – «Берия!» – «Беня Эльцин!» – «Совок!» – «Дерьмократ!» – «Поцреот!» – «Либераст!»
А. Найману приписывают фразу: «Советский, антисоветский, – какая разница?» У этих двух категорий населения и впрямь много общего: от желания положить живот (желательно чужой) на алтарь общего дела до ублюдочного новояза (примеры см. выше). Трагически прав оказался В. Котляров aka Толстый: «Демократическая шушера – / Надёжный друг КПСС» .
Чума на оба ваши дома!
А ещё в каждом лагере живо обсуждают один и тот же вопрос: како веруеши? По Солженицыну или по Новодворской? По Марксу или по Зюганову? Стоп. Чувствую, что меня основательно занесло в публицистику, но статья замышлялась как литературно-критический обзор. Потому посмотрим на тему в её литературном изводе.
Сразу же вынесем за скобки аксёновский опус «Москва-ква-ква» и родственные ему экзерсисы аксакалов-шестидесятников. Во-первых, предмета для литературных дискуссий я тут категорически не вижу. Это сфера компетенции психиатров, отменная тема для диссертантов: «Клиническая картина синдрома Альцгеймера у прозаиков». Во-вторых, срок годности уже истёк – и у книг, и у авторов.
А для современной российской литературы контроверза «советский – антисоветский» не слишком актуальна. Словесность наша безоговорочно разделилась на бисквитно-кремовый масскульт вроде Роя и невыносимо муторную квазиинтеллектуальную прозу в духе Шарова или Носова. Советская тема не нужна ни попсовым, ни артхаусным сочинителям: другие, изволите видеть, ценности (точнее, невозможность ценностей как таковых). Потому Советский Союз, сколько могу судить, интересует очень немногих.
Говоря об СССР, современный литератор, как правило, впадает в амбиваленцию. Д. Быков, к примеру, прибегает к стругацким аллюзиям: да, была зона и дыра, как в «Пикнике…», но через эту дыру сквозило будущее. Той же самой двойственностью насквозь пронизано «Оправдание» – попытка рационально объяснить репрессии как способ отделить зёрна от плевел: те, кто не ломался на допросах, превратились в сверхлюдей, выигравших войну. Быков, замечу, умнее многих коллег по цеху – и потому рассматривает советскую тему по-гегелевски: как единство противоположностей. У прочих она выглядит беспримесным оксюмороном.
Т. Москвина в «Жизни советской девушки» не скупится на громокипящие филиппики в адрес Агитпропа, чью работу сравнивает с «убойными дозами галлюциногенов и стимуляторов» . Чуть позже у авторессы случается приступ ностальгической грусти о славных девчонках, что не забивали голову «дрянным гламуром» , а учились делу. Хотя выстроить причинно-следственную связь между двумя явлениями – не пирог испечь...
Но нет предела совершенству. З. Яхина в состоянии тяжёлой идейной невменяемости скомпилировала в «Зулейхе» полный набор советских и антисоветских клише. «Крутой маршрут» у большекнижной барышни мирно уживается с погодинскими «Аристократами»; тезис и антитезис соседствуют без малейшего намёка на синтез. Воистину, что у товарища Ленина бесспорно, так это определение интеллигенции.
Тем не менее водятся в садах российской словесности и субъекты с твёрдыми убеждениями: Прилепин и Елизаров ошуюю баррикад, Бенигсен – одесную. Что вполне закономерно: всякое действие, по Ньютону, вызывает равное по силе противодействие. Суть важная деталь – даты рождения оппонентов. Прилепин – 1975-й, Елизаров – 1973-й, Бенигсен – 1975-й. Если вьюноши, изучавшие СССР в основном по «Старым песням о главном», берутся дискутировать о советских реалиях, опять-таки неизбежна апелляция к мифу и антимифу. Прилепин и Елизаров, судя по избыточному пафосу, подпитываются исключительно лозунгами; Бенигсен вычитал самого себя у Алешковского и Войновича. Когда литератор 1975 года рождения посвящает повесть «серым семидесятым» (В. Бенигсен «Закон Шруделя»), мне с вас смешно, как говорят в Одессе…
Сейчас будет ещё смешнее. Вот какой любопытный парадокс: просоветской литературы в современной России объективно нет. Есть антисоветская.
Все прилепинско-елизаровские декларации – пламенные, как речь на отчётно-выборном профсоюзном собрании, – обесцениваются при близком знакомстве с предметом. В случае Прилепина советскую проповедь девальвирует сам проповедник, буржуазный до неприличия. Сопоставьте на досуге два эссе: «Второе убийство Советского Союза» и «Мещанство приятное и последовательное» – выводы явятся сами собой. В случае Елизарова достаточно единственной фразы: «Папка, у тебя такая сладкая сперма…» («Киевский» торт») , не говоря о многих других.
Чтобы не выглядеть предвзятым, прибегну к экспертным оценкам. С. Беляков: «Отрицая общество потребления, Прилепин живёт по его законам, использует его возможности на всю катушку» . А. Латынина: «Мировоззренческие высказывания Елизарова – видимо, просто чутко уловленные модные тренды» .
В стране, где децильный коэффициент, по самым скромным подсчётам, равен 17 (а по нескромным – и вовсе 42), ярко-красный р-революционный фантик – прекрасная упаковка для любого товара. Оптимальный маркетинговый ход, если хотите.
В идейных дебатах отечественного разлива неизменно побеждает Козьма Петрович Прутков: «Идут славянофилы и нигилисты, / У тех и у других ногти не чисты» . Советский, антисоветский, – какая разница?
Велик соблазн назвать первопричиной происходящего социальный заказ: кто девушку ужинает, тот её и танцует… Однако такая трактовка была верна лишь в начале 90-х. Сознаюсь: тогдашнюю литературную кухню знаю скверно – подвизался в иных сферах. Лучше выслушать показания очевидца:
«На протяжении девяностых в нашей литературе, уже отвергшей «социалистический выбор» и хорошенько оттоптавшейся на имени Сталин и на мавзолейной мумии, существовал щедро проавансированный заказ на «капиталистический оптимизм» – на, условно говоря, «Остров Крым» во всероссийской, но по-западному глянцевой упаковке. Конкретные предложения – от чикагских мальчиков, как их тогда называли, а чуть позже от Березовского, Гусинского и Ходорковского – получили, допустим, Михаил Веллер и Александр Мелихов; изрядную премию «за творческую пропаганду капитализма» (хотя сформулировано это было как-то по-другому, через понятие «либерализм») учредило на спонсорские деньги нищее «Знамя»; на ту же мельницу лили воду институт «Русского Букера» и множество зарубежных премий (те же люди и те же принципы торжествовали и при присуждении Государственной), не говоря уж об «Открытом обществе» Джорджа Сороса. Людей покупали членством в ПЕН-клубе, грантами, стипендиями, зарубежными командировками и лекционными турне – и люди, разумеется, покупались. Или, конечно же, продавались» (В. Топоров. «Крах острова Крым») .
