гуляет по стене геккон.
Не пей вина, душа-Гертруда,
спокойно постигай закон:
пусть вместо хлеба ломтик лайма
на завтра выпадет – крепись
и красоту помножь на тайну,
сложи небытие и жизнь,
сойдя с горы, замкнись в пещере,
уйми сомнения огни.
Тебе готовит ужин щедрый
тот, кто законы отменил.
Пророк всё равно возвратится
Пророк всё равно возвратится
Литература / Поэзия
Медведенко Андрей
Теги: современная поэзия
* * *
Вот и снова в чувственном азарте
тишина разносит птичью трель.
Каждый день в сражении за завтра
обретений полон и потерь.
И борьбой пронизанный насквозь,
край родимый бьёт весне поклоны.
Аромат цветущих абрикос
лоджии освоил и балконы.
Грани зла и подлости стирая,
тянет в неразгаданную высь.
Там, где чувства берега теряют,
мало что решает здравый смысл.
* * *
С ветром дождь промчался, будто кони
по степи полынно-голубой.
В отрешённой сумрачности клёны
шелестят задумчиво листвой.
А по небу блекло и туманно
звёздная дорожка извилась.
И совсем запутанно и странно
с радостью печаль переплелась.
Опустилось к речке надвечерье.
Тишина сторонку обняла,
где как символ древнего кочевья
деревянной церкви купола.
Перед ней стою, как на поверке.
Сам Господь мне прямо в душу зрит.
И калина, словно староверка,
в пламени плодов своих горит.
* * *
Не счесть в человеке пороков.
Толпа превращается в сброд.
Когда изгоняют пророков,
от хамов стенает народ.
Но сколько верёвке ни виться,
ни праздновать силу в грызне –
Пророк всё равно возвратится,
как мак-кровянец по весне!
* * *
Скрип калитки, как будто протеза.
Ветер буйством борьбы одержим.
В сгустках мрака почиет железо
Бэтээров сожжённых, машин.
И покой, что присутствовал прежде,
не явила степи благодать.
От утрат онемела надежда –
не готова судьбу предсказать.
Месяц с облака – рыжий, как глина,
опустился в развалин содом.
…Из снарядной воронки – могила,
словно призрака тень над селом.
* * *
Эх вы, братья!..
Ну что ж вы грызётесь!
Изощряетесь. Рвёте сердца.
Вот душа молодая в полёте
от тяжёлого гибнет свинца.
Вот мошенник лукавый нахально
уничтожил сосуд тишины.
Вот брусчатку покрыли асфальтом
и дыханье ушло старины.
Совесть – ширма.
А честь – не в чести.
Бескорыстье – наживка богатых.
Вот с эпохи решили смести
силу щедрую рук узловатых.
Эх, родные!..
О, как же с размаху
подсекаете ближнего вы!
И никто ведь
на совести плаху
не склоняет своей головы.
Cвязь
Порой бывает
беды за бедою
берут в такой железный оборот,
что кажется, сейчас отдам без боя
добытую нелёгкою ценою
одну из завоёванных высот.
Оставлю всё!
Сбегу!
Себя укрою!
В покой, в уют
куплю за грош билет!
Но встанут,
как приказ, передо мною
ровесники мои окопных лет.
От их сердец захлёбывались доты
и разлетались танки в прах и пух.
Они такие взять смогли высоты,
что и теперь захватывает дух.
Я вспомню их. И сил прилив почую.
Бессилие стечёт с души, как грязь.
И так во рту травинку вдруг зажму я,
как будто взрывом
порванную
связь!
* * *
Весна незаметно подкралась,
согнала морозную спесь.
И вишен цветущая радость
мой край одурманила весь.
Ведут в глухомань меня ноги.
Срывается пыль от сапог.
Люблю грунтовую дорогу –
избавит она от тревог.
Я слышу дыхание неги,
где в снах первозданной глуши
ромашка цветёт не за деньги,
а просто по зову души.
Где сразу за гранью околиц –
мечтаний бездонная высь.
И лютая брань межусобиц
теряет заведомо смысл.
«Я мир услышал как благую весть…»
«Я мир услышал как благую весть…»
Литература / Литература / Поэт о поэте
Красников Геннадий
Теги: Александр Сенкевич
К 75-летию Александра Сенкевича
Александр Сенкевич в жизни человек стремительный, увлекающийся, артистичный. Мне он всегда казался человеком мира, бесконечно оказывающимся в самых разных точках земного шара. То он в Индии, то в Париже, то в Риге, то ещё бог знает где… И круг его знакомств – крупные учёные, философы, художники, писатели, переводчики, артисты, путешественники, православные, буддисты, индуисты, иудеи, мусульмане, всё люди энциклопедических знаний, культуры… И знание языков европейских, а также экзотических для нас, вроде хинди… Одним словом, всё это казалось чем-то авангардным, оригинальным, из формального регламентированного ряда вон выходящим. Такими – до знакомства с поэтическим творчеством Александра Сенкевича – представлялись мне и его стихи, во всяком случае, это должны были быть – ни больше ни меньше – замысловатые верлибры в современном их европейском звучании, филологические головоломки (А. Сенкевич филолог по образованию), своего рода артхаус для посвящённых, не стихи, а тексты, как теперь принято говорить… И вдруг – мне открывается изящная, стремительная, лёгкая, в строгой классической форме традиционная русская поэзия, в той её внутренней свободе и формальном совершенстве, которого добивались от своих стихов поэты Серебряного века, а в близкие нам времена Николай Заболоцкий, Новелла Матвеева, Семён Липкин, Арсений Тарковский, который, к слову сказать, одним из первых высоко оценил поэзию Александра Сенкевича. И главное – это поэзия живая, ироничная, по-своему страстная, то обнажённо лирическая, исповедальная, то философская, памятливая на детали, жесты, запахи, краски, урбанистические и сельские пейзажи, голоса, в ярких вспышках перекликающихся, отзывающихся друг другу в диалоге культурных реминисценций, ассоциаций…
За последние годы поэтические книги небольшими объёмами и тиражами, в прекрасном полиграфическом и художественном исполнении у Александра Сенкевича выходили одна за другой. Уже в самих названиях этих книг запечатлена некая эстетика, красота и даже некая непозволительная драгоценная роскошь, словно в дорогом ювелирном магазине, стоящем посреди убогого современного мира, где, увы, ценятся сегодня лишь пустота и дешёвые стекляшки и подделки…
Вот некоторые из этих названий: «Случайная игра», «Чувство бытия», «Мерцающая тьма», «Предвестие», «Западание клавиш», «Скользящие тени» и – последняя по времени выхода – «Неоконченное прошлое» (2015)… Так говорят, так видят, так чувствуют, на таком языке думают в наше время последние из могикан, уходящая натура, последние русские интеллектуалы, творцы, сохраняющие ещё уровень и воспоминание о золотом ли, Серебряном ли веке отечественной культуры, о «неоконченном прошлом», словно град Китеж, стремительно уходящем на дно времён, где их не достанут ни современная катастрофических масштабов пошлость, ни всемирные сумерки богов… И в этом смысле такие стихи – при всей их кровной связи с сегодняшним временем, при всей их наполненности реалиями, словарём, дыханием настоящего – порою кажутся древними амфорами с непонятной клинописью и рисунками с танцующими фигурками, с тёмными и светлыми скользящими тенями неоконченного прошлого. В том прошлом ещё помнят слово «раскаяние», с которым идут к оставленной женщине. Помнят слово «разлад», в котором эхом отдаётся и разряд, и разрыв, и ад:
Жара спадала, и с покатых гор
клубилась вниз туманная прохлада,
а ты смотрела на меня в упор,
и было жутко от прямого взгляда…
В том, неоконченном прошлом, можно найти такое слово, «что не старо и не ново, а разрубит все узлы»; там «вдохновение хрупче стекла»; там «земли родимой пядь палестин чужих просторней»; там «того, что быть не дóлжно, всё же было»; там метафизика любви явное делала тайным, там «трава мерцала в утренней росе, день начинался и душа кричала»; там, почти как в тихоновском «Я прошёл над Алазанью…», всё сияет влажными красками под весенним дождём, и поэт подобно Пигмалиону со своей юной Галатеей переживает новую весну своей жизни, как бриллиант оправляя юную душу в блестящую поэтическую оправу:
