И мы споем:
Нам не страшен Новый год, Новый год, да-да!
Три недели практически без политики, прямо какое-то Облако Рай: ни показательных глупостей, ни назидательных злодейств: класс-гегемон лег на крыло - и в Альпы.
Вести и прочие новости идут под рубрикой "Спокойной ночи, малыши!". Король треф сидит боком к зрителю за узеньким таким столиком, по другую сторону которого - поочередно - появляются валеты разных мастей и рапортуют об инициативах и достижениях. Дескать, все идет очень даже ничего себе, но в ближайшее время станет еще лучше.
"Не просто - еще: этого мало! надо, чтобы - гораздо!" - "Так точно. Учтем. Станет гораздо лучше". - "То-то же. Только проследите за этим лично: люди, знаете ли, ждут". Осчастливленный доверием валет исчезает исполнять.
А и в самом деле - конъюнктура благоприятна. Я лично знаю человека, которому вот только что приподняли пенсию на 25 рублей. Это в Петербурге - что же сказать о Чукотке? Тамошний валет строит себе новую яхту - триста лимонов ненашенских - алые, наверное, паруса.
Всё благодаря китайцам. Которые не успокоятся, пока не употребят всю наличествующую на данной планете нефть. При такой рабсиле, как у них, экономить на горючем было бы даже странно. И, значит, до самого конца ихней индустриализации давайте жуировать жизнью. Все на лыжи! Все на яхты! На благотворительный, блин, аукцион!
Прочее все гиль, аукцион же растворяет сердца, даже комсомольские. Это прямой, как стрела - или как почтовый перевод - путь от прекрасного к полезному. В начальнике (или, допустим, в начальнице) пробуждается, например - как ландыш из-под асфальта правительственной трассы - какой-нибудь художественный талант. И сразу же находит самоотверженного ценителя в лице независимого хозяйствующего субъекта. И композиция "Ёжик на ёлочке" идет по цене среднего Шишкина, и шампанское льется рекой. Картину - в Макси-, предположим, Дом, гонорар же - детям, детям! Правда, у них в больницах и так есть всё, - замечает дебютантка, - но нельзя же лишать вас, господа, удовольствия делать добро.
То есть недаром кто-то сказал кому-то в романе "Идиот": красота спасет мир. Только не бросайте кисть, В.И., умоляю. Ну еще хотя бы два-три волшебных взмаха: скажем, в пользу больниц для так называемых взрослых. Где кое-где порой кое-чего не хватает. Разных мелочей - пластырей там, вазелина - на хирургическом отделении, гипса - на травматологии, ложек - в столовой. Обыкновенных таких ложек - черпать из пластмассовых судков свекольную хряпу.
Вообще-то правильно: ложка у каждого должна быть своя. Советую запастись на фуршете (облизав икру) и не расставаться: будущего не знает никто. А все остальное, включая гипс, достанут и приволокут сослуживцы, соседи, родственники. Здесь, откуда я пишу, их всех называют посетителями: выйдите отсюда, посетитель! А они знай ползут, бредут, плетутся - с лекарствами, с водой, с едой, на них и держится весь медицинский процесс.
Поэтому больницу от них охраняет силовая структура с дубинками.
Удивительно забавно наблюдать, как отлажена система. В вестибюль такой отдельно взятой больницы можно - и нужно бы - водить иностранцев на экскурсию: изучайте, мол, пока не поздно, правила нашей любимой игры.
Смотрите - вот на стене объявление: вход строго по пропускам, за пропусками же обращайтесь (отстояв очередь, очередь!) в справочное бюро.
Где вам разъяснят: чтобы получить пропуск, надо позвонить по телефону старшей сестре нужного вам отделения, телефонный же аппарат висит на стене за спиной у охранника.
После чего вам останется только убедиться, что аппарат не работает (собственно, его и нет: один корпус, без начинки) - и можете начинать умолять человека с дубинкой: лепетать про дальнюю дорогу, и что опаздываете на работу, и что продукты испортятся, и что доктор прописал.
Но силовик, естественно, неумолим: улыбаясь, поглядывает вдаль и отчасти вбок.
Невольно обернувшись, вы замечаете другого такого же, с дубинкой, в полураскрытых дверях маленькой угловой комнатки. Бросаетесь к нему и бормочете все то же самое. Начальник - судя по всему, это начальник - отрицательно качает головой, и вы теряетесь совершенно. Застываете, не понимая, что же делать.
Наконец - это важнейший момент воспитания чувств! - опоминаетесь, берете себя в руки и опять подступаете к полураскрытой двери - но уже не сморкаясь, а с особенной такой улыбкой на лице. И произносите ваш прежний текст особенным таким - заискивающим, но уверенным голосом.
И, видя, что вы созрели и все поняли, начальник жестом приглашает вас переступить порог. И вы, не медля ни секунды, предъявляете ему дополнительные аргументы (как правило - сто), а он вручает вам бумажный лоскуток - пресловутый пропуск, - и все счастливы.
Теперь ты знаешь, о чужеземец, как работает суверенная демократия. С приданными ей налоговой полицией, наркоконтролем, таможней, культур-мультур-надзорприродой. У нас больше нет от тебя тайн. Проходи на отделение, садись на обшарпанный топчанчик в облупленном коридоре, вместе с больными посмотри теленовости, перекошенные тиком помех.
Удостоверься, что все идет хорошо, а очень скоро будет еще лучше. "Не просто - еще: этого мало! надо, чтобы - гораздо!" - "Так точно. Учтем. Станет гораздо лучше". - "То-то же. Только проследите за этим лично: люди, знаете ли, ждут".
Больные слушают молча. Ждут: после новостей - прогноз погоды и сериал про спецназ.
Какой докучливый, какой вздорный соавтор - жизнь, если бы вы только знали!
Ни бельмеса не смыслит в композиции малых жанров. Только нацелишься, сосредоточишься - а нуте-ка, думаешь, составим сюжет прохладительный, культурно-исторический, взберемся к неизвестной покуда последней фразе, как по ступенькам, по мемориальным различным датам, - а жизнь эта самая тут как тут и трясет за плечо: разуй глаза, взгляни окрест, пока не поздно!
Взглядываешь - допустим, по дороге на помойку - и, действительно, обнаруживаешь себя в обстоятельствах интересных. Даже отчасти похожих на тоже мемориальные. Потому что железная дверь теплоцентра - в двух шагах от моего подъезда - всегда запертая железная дверь настежь отворена, взломанная. И зловеще так поскрипывает. И внутри теплоцентра непроглядно темно.
То есть ваш беспечный колумнист вдруг оказывается в положении рязанской старушки - помните? в 99-м году? Очевидный непорядок, а время тревожное. Заявить - или ну их на фиг? Заявить - чего доброго, понаедут с собаками, до утра будут искать гексоген, а жильцов - на мороз, и прощай, колонка.
(Вариант, что в отделении с пьяных глаз примутся допрашивать как террориста, возьмем в скобки, - такая, значит, судьба.) Но если, с другой стороны, их - на фиг, а гексоген там есть и грохнет? С третьей стороны, если не на фиг, а заявить - вдруг сорвешь органам какой-нибудь процесс. Учебно-, скажем, тренировочный. Тогда абзац: вряд ли они повторят ошибку, допущенную в отношении рязанской старушки. Бдительной, мнительной, не погашенной сходу. Сомневаюсь, что еще кому-нибудь так повезет.
Короче, дадим этой колонке шанс быть написанной - а ты, гражданка жизнь, отвали. Знаешь, в автобусах теперь такие ремни, чтобы за них держаться, а на ремнях висят заделанные в пластик параграфы морального кодекса. "Настоящий ленинградец-петербуржец всегда откликнется на вопрос: как пройти к...?" Так вот, это чистая правда, хотя и подписано: Единая Кормушка. Сколько раз мне описывали этот маршрут. И к..., и на..., и даже в...! Я и сам, бывало, откликался. "Настоящий ленинградец-петербуржец всегда улыбнется, всегда поблагодарит". Улыбаюсь, благодарю, приступаю к мемориальным сюжетам. 69 лет тому назад родился Владимир Высоцкий. 62 года тому назад кончилась ленинградская блокада. В тот же день войска Первого Украинского фронта освободили заключенных Освенцима. 10 лет назад умер Иосиф Бродский. Год назад в РФ открылась т. н. Общественная палата. Есть о чем призадуматься, не так ли?
Но наянливая жизнь не дает. Наоборот, передает по радио из Екатеринбурга такую метафору, какую мне не придумать бы никогда. Отменяющую все юбилейные мысли.
Потому что если это не метафора, а действительный факт (как сообщают - заснятый на фотопленку), - то это факт такого порядка вещей, в котором история, как и поэзия, совсем ничего не значит.
Согласно этому порядку вещей, Говорильня, управляемая Кормушкой, в порыве чувства, которое здесь называют патриотизм, постановляет: буде какой иностранец захочет усыновить-удочерить здешнего беспризорного сироту - чинить такому иностранцу всевозможные препятствия.
Поскольку препятствия - это единственное, что здесь чинят старательно и с удовольствием, наступает - как ему не наступить - перепроизводство невостребованных беспризорных сирот. Которых годами держат просто в больницах - потому что куда же их девать. А в больницах они плачут, отчего - неизвестно. То ли не понимают, как им посчастливилось: родиться в стране, которой выбросить на какой-нибудь саммит АТЭС во Владивостоке 100 000 000 000 - раз плюнуть. То ли, напротив, предчувствуют все, что случится. Одним словом - плачут. Кто постарше - потише, а груднички вообще вопят. Надрывая, естественно, медперсоналу сердца.
