2008: 117].
Энергию, необходимую для осуществления личностной и культурной трансформации, с этой точки зрения можно было получить, взаимодействуя в контексте этнофутуристических экспериментов со знаками и символами пермского звериного стиля и другими древними артефактами и мифами. Этнофутуризм, как писал один из его сторонников, имеет два крыла: одно в прошлом и одно в будущем. «Именно на стыке этих двух начал “образуется жизненная энергия”» [357]. «Энергия первозданной жизни» финно-угорских племен, – писал другой энтузиаст «Камвы», – это «живой источник», что «наполняет существование человека, так мало и редко оказывающегося один на один с тем, что возвращает к самому себе и дарит ощущения глубокой связи с прошлым и будущим». «Где же, – продолжал он, – мы находим пермскость?» Ответ – «во время этнофутуристического праздника, когда шаман и художник в ритуальной практике переходят границу между повседневным и необычайным воображаемым» [358].
Как в проектах поддержки ремесел компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», так и в фестивалях «Исторические города Прикамья» мы обнаруживаем, что речь идет о трансформации повседневности в контексте культурного зрелища, и опять же именно энергия, полученная из недр Пермского края, делает эту трансформацию возможной. Энергия фестиваля «Камва» была энергией шаманов древнего Пермского края, энергией, которая не пришла от возрождения шаманизма как такового, а преобразилась через художественное творчество, вновь высвободившее древние силы. То, что к этому трансформирующему шаманскому энергетическому подполью можно было получить доступ без вмешательства крупных корпораций и их методов добычи, переработки и продажи углеводородов, оставалось в значительной степени невысказанным. Но иногда этот аспект все же проявлялся. Журналист из Москвы, посетивший фестиваль «Камва» в Хохловке в 2009 году, сообщил, что его гид, деятель культуры из Перми, который был волонтером на фестивале, сказал ему: «Когда у России кончится нефть, мы сможем торговать историческим опытом. А Пермская земля будет служить своеобразным плацдармом для продвижения русской цивилизации на Восток, за Урал…» [Темирова 2009].
Энергия была не единственным и даже не доминирующим дискурсом трансформации, который обсуждали организаторы и энтузиасты «Камвы». Слово «энергия» не использовалось как лозунг ни в основных маркетинговых материалах «Камвы», ни в рекламе фестивалей, несмотря на его относительно частое появление в малораспространенных публикациях и интервью. Конечно, трудно анализировать такое молчание, но одна из причин отсутствия этого лозунга, по-видимому, состоит в том, что различные мистические источники энергии в 1990-е годы были важной и неоднозначной частью российского общественного дискурса. Несмотря на свое повсеместное распространение [Lindquist 2005], разговоры о биоэнергетике в 1990-е годы прочно ассоциировались с новыми культами, сектами и знахарством и резко осуждались церковью, государством и большинством интеллектуалов. Действительно, в первые годы существования Пермского параллельного проекта Шостину и ее коллег часто обвиняли в том, что они руководят сектой. Вспоминая свои первые театральные попытки сделать достоянием общественности историю и могущество чуди, она рассказала об этом одному из интервьюеров:
Первые два года меня даже обвиняли в сектантстве: белые люди [то есть лица и тела выступающих покрыты гримом], белые одежды, странные танцы. Пермь вообще является одним из эпицентров экстрасенсорной зоны России, здесь очень много проводится [научных] экспериментов. На самом деле то, что мы делаем, – не шаманство, это – именно art, реконструкция образа древнего народа средствами искусства… Поэтому мы твердо стояли на ногах и чувствовали, что просто должно прийти время понимания… [359]
Иными словами, если кто-то хотел добиться интеллектуальной и социальной легитимности, а также существенной доли государственного и корпоративного спонсорства, которое приходило с масштабными фестивалями и движениями этнического возрождения, то гораздо лучшим выбором было художественное творчество, а не мистические энергии, биоэнергетические поля и фактическое возрождение шаманства, по крайней мере для целей публичного представления.
Тем не менее трактовка энергии из недр как горючего, необходимого для культурной трансформации, была достаточно распространена в литературе, посвященной фестивалю «Камва», что требует некоторых объяснений. В этом отношении нам особенно пригодится замечательная этнографическая работа об Армении времен распада СССР, написанная Стефанией Плац [Platz 1996]. Армения, в которой Плац проводила исследование, страдала от весьма существенных и регулярных энергетических кризисов: нехватка топлива и электроэнергии в условиях энергетической блокады со стороны Азербайджана и последовавшей за этим экономической модернизации была повсеместной, что привело к серьезным последствиям для организации повседневной жизни. В этих условиях Плац неожиданно втянулась в изучение общественного движения, связанного с НЛО, и особенно с научной документацией об их прилетах в Армению и об осуществляемом ими преобразовании энергии. Как выяснила Плац, НЛО якобы пополняют истощенные энергетические запасы в Армении и предоставляют доступ к альтернативным источникам энергии, включая биоэнергию горы Арарат. Эти визиты, как демонстрировали ученые с помощью образцов почвы и других методов анализа, уходили далеко в прошлое и указывали на особое место Армении в мире будущего. Тесная связь НЛО с армянским прошлым и будущим, как удалось показать Плац, сделала их неотъемлемой частью представлений армянского народа в период кризиса и энергетической блокады. Причиной этому послужило именно обещание альтернативных источников энергии.
Мы могли бы рассмотреть связи между энергией и культурой, поддерживаемые «Камвой», как пример из той же группы феноменов, которую Плац описала на примере Армении, – группы, в которой область производства энергии и область культуры взаимодействуют, формируя определенный вид прошлого и проецируя его в будущее. Хотя Плац писала о временах энергетического кризиса, а фестиваль «Камва» возник в период энергетического бума, в том и другом случае источники и преобразование энергии на основе углеводородов контролировались иными силами – политически могущественными и все более неприступными. Претендуя на доступ к альтернативным источникам энергии и альтернативным способам их преобразования, а также связывая эти источники с альтернативной историей и альтернативной материальностью нации или региона, как армянские уфологи, так и организаторы фестиваля «Камва» отказывались допускать, чтобы атрибуты власти оказывались в руках исключительно сильных мира сего. Идея «Кавмы» состояла в том, что существуют альтернативные источники энергии, столь же тесно связанные с идентичностью Пермского края, как и углеводороды. К этим источникам можно получить доступ через альтернативную геологию и стратиграфию региона, и они привязаны к артефактам, мифам и рекам гораздо более древней цивилизации – ко времени между формированием нефтяных месторождений в пермском, каменноугольном и девонском геологических периодах и приходом Строгановых, а затем и наступлением Советов. В первоначальном проекте Шостиной присутствовала параллельная Пермь или, по названию одного из ее более поздних проектов и заголовку сборника статей, который она редактировала примерно пятнадцать лет спустя – «Другая Пермь» [Шостина 2010]. Путями в эту другую Пермь служили фестиваль, зрелище и художественное творчество во всех его формах, если только в их основе лежали вещи из
