недр.
Поле энерго-культурного производства
Многие из основных корпоративных лозунгов компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», присутствовавших повсюду – от фойе штаб-квартиры компании в Перми до ее АЗС, – представляли собой варианты темы «“ЛУКОЙЛ” – на благо Пермского края» (см. иллюстрацию 4 в главе пятой). В предыдущей главе были описаны способы, которыми компания осуществила эту трансформацию – не только за счет добычи, переработки и продажи нефтепродуктов, но и за счет своего постоянно расширяющегося участия в культурной сфере и даже за счет ее вертикальной интеграции. В данной главе благодаря переходу от этих проектов к другому центру культурного производства в Пермском крае я показал, что компания «ЛУКОЙЛ-Пермь» в 2000-х годах была не единственной организацией, которая стремилась к культурным преобразованиям, явным образом связанным с энергиями и объектами, извлеченными из глубин Пермского края. Изучение сходств и различий культурных проектов компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» и общественной организации «Камва» позволит сделать некоторые более общие выводы о месте энергетики и культуры в Пермском крае в 2000-е годы.
Хотя и «ЛУКОЙЛ-Пермь», и «Камва» уделяли внимание энергии глубин как средству культурной трансформации, избранные ими объекты вели к совершенно разным областям. Так, например, обращение «ЛУКОЙЛ-Пермь» к нефтяным и культурным глубинам связывало корпорацию со Строгановыми, могущественными покровителями российского прошлого, а также с укреплением дружбы народов, что напоминало о некоторых периодах советской национальной политики. Фестиваль «Камва» сосредоточился на археологических находках, лежащих на гораздо меньшей глубине, однако связал ее с более глубокой, туманной, дорусской историей [360]. Несмотря на то что обе стороны были заинтересованы в формировании культурной самобытности на уровне региона, между ними существовали заметные пространственные различия. В то время как культурные проекты компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» были сосредоточены в нефтедобывающих районах Пермского края, большинство из которых находилось на некотором удалении от Перми, культурные проекты «Камвы» (например, фестивали) разворачивались в основном в самой Перми или непосредственно за ее пределами, и в них участвовало в основном городское население. Ни «ЛУКОЙЛ-Пермь», ни «Камва» не брезговали коммерциализацией этничности и территории, и обе организации вкладывали значительные средства в культурные мероприятия, чтобы обратить неопределенность и проблемы 1990-х годов в более жизнеутверждающие образы следующего десятилетия.
Изучение этих пересечений глубины (энергии и культуры) в Пермском крае еще раз показывает, насколько часто русские национальные образы рождаются и переживаются прежде всего как образы региональные и местные. Как для компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», так и для фестиваля «Камва» важнейшие общие ожидания от культурных проектов состояли в том, что в ходе этих проектов должно было осуществляться семиотическое перекодирование и ⁄ или декодирование материальных объектов, извлеченных из-под земли Пермского края. В главе шестой было показано, как компания «ЛУКОЙЛ-Пермь» изменила символику нефти как материального вещества. Один из проектов «Камвы», посвященный фигуркам в пермском зверином стиле, провозглашал, что речь в нем шла о раскрытии «тайны происхождения и не разгаданной до конца символики» этих фигурок [361]. Участвовать в этих актах расшифровки, символической интерпретации означало одновременно лучше понять прошлое и перестроиться в настоящем и будущем. Культурные проекты «Камвы» были в значительной степени приглашением рассматривать региональную культуру как декодируемый текст – игру символов и смыслов, упорядочивающих прошлые, а следовательно, по крайней мере потенциально, и нынешние жизни в регионе.
Как и следовало ожидать, независимая и некорпоративная организация «Камва» имела в этом отношении гораздо более легкую руку, чем компания «ЛУКОЙЛ-Пермь», чьи усилия выходили за рамки приглашения к тщательной расшифровке символов. В одной из публикаций «Камвы», посвященной пермскому звериному стилю, эта позиция была сформулирована лаконично: «Только ли для специалистов предназначается информация, зашифрованная в бронзовых культовых бляшках, мастерски изготовленных древними литейщиками? Ведь теперь попытаться “прочесть” их может любой человек, который видит их в музейных экспозициях или на страницах книг» [362]. Хорошим примером такой позиции является проект «Новые лики пермского звериного стиля», который поддерживали «Камва», а также ряд СМИ и государственных культурных организаций. В «Новых ликах» на большом стеклянном экране изображались контуры ликов фигурок пермского звериного стиля (см. иллюстрацию 12). Публике предлагалось позировать за стеклом так, чтобы при взгляде с передней стороны экрана на их собственные лица накладывались лики фигурок. Рядом висели фотографии посетителей, позировавших таким образом. В проектах, спонсируемых и жестко управляемых отделом по связям с общественностью компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», трудно было бы представить себе такую интерпретативную открытость.
Илл. 12. «Новые лики Перми» в пермском зверином стиле на фестивале «Белые ночи в Перми» в июне 2012 года. Рядом разместили большие стенды с фотографиями, на которых лики пермского звериного стиля были наложены на улыбающиеся лица гостей фестиваля. Фото автора, 2012
Разумеется, организаторы и партнеры «Камвы» также были не прочь навязывать свои собственные интерпретации и контролировать интерпретации других. В той же самой статье, где говорилось, что каждый может сам интерпретировать артефакты, далее утверждалось, что особенно популярная в пермском зверином стиле фигурка гибрида лося и человека («человеколось»; см. иллюстрацию 10а) является очень конкретным посланием: «Наши глубокие предки пытаются сказать нам: “живите в гармонии с окружающим миром“. Человеколось – воплощение этой гармонии”» [363]. И некоторые толкования просто признавались неправильными или достойными презрения. Я слышал историю о том, как один государственный чиновник, заинтересованный в содействии брендингу Перми, получил большую статуэтку в пермском зверином стиле, чтобы повесить ее в приемной перед своим офисом. Он с гордостью позвонил в офис компании «Камва» и узнал от них, что подаренная ему отливка – это «Маска смерти», не самое лучшее приветствие для иногородних сановников. Согласно другой истории, возможно апокрифической, когда губернатор Чиркунов решил узнать о пермском зверином стиле и его потенциале как региональном бренде, он вызвал к себе несколько археологов и, совершенно не зная о технологиях изготовления этих фигур почти тысячелетие назад, спросил их: «Вы можете найти мне золотую?» Тут волонтерка «Камвы», рассказавшая мне эту историю, закатила глаза с выражением безнадежности на лице. Правдива эта история или нет, но она говорит об изменениях, которые возможно было осмыслить адекватно именно с точки зрения «Камвы». В отличие от нефти, литые фигурки в пермском зверином стиле, добытые из земли, были ценны не тем, что обладали некоей денежной стоимостью; их ценность состояла в возможности интерпретации: поиск золотой отливки был как раз такой ошибкой, которую мог допустить только представитель корпорации или государственного органа. Хотя обе эти истории высмеивают государственных чиновников, они также свидетельствуют о власти именно этих представителей государства и их корпоративных союзников из компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», а также о том, что именно их версии преобразования культурных и геологических недр Пермского края стали
