Однажды, когда я был на выставке произведений в пермском зверином стиле в Пермском краеведческом музее, откуда ни возьмись появилась школьная учительница и с большим энтузиазмом рассказала мне о летних поездках своих учеников в поисках пермских артефактов звериного стиля. «Они ничего не нашли, – сказала она, – но очень много узнали об археологических методах и истории Пермского края». Среди культурных работников и менеджеров ходили слухи о ценных частных коллекциях и об оживленном черном рынке статуэток.
Илл. 10а и 1 Об. Изображения археологических находок в пермском зверином стиле, ставших популярными в Пермском крае в первом десятилетии XXI века. Артефакты пермского звериного стиля обычно интерпретировались как объединяющие три мира: подземный мир, олицетворяемый роющим ящером, на котором стоит каждая фигура; земля, которую олицетворяют люди, гибриды человека и животных или антропоморфные божества; и небо в виде трехглавой богини с орлами. 10а: Пермский краеведческий музей № 19497/391, VII–VIII вв. Пластина прорезная – «человеколось» на «ящере». 74 х 32 мм. Бронза, литье. Коллекция М. Н. Зеликмана, Верхнее Прикамье, Пермский край. 1 Об: Крылатая трёхликая богиня, стоящая на ящере. Над каждым ликом по грифону. VIII–IX вв. д. Усть-Каиб. Бронза; 16,2 х 9,0 см. Чердынский краеведческий музей, № 1930.
Современные ученые датируют большинство этих отливок седьмым – двенадцатым веками. Вероятно, они были изготовлены умельцами различных финно-угорских племен, и действительно, профессиональные археологи более или менее едины в своем мнении, что прилагательное «пермский» в названии этого звериного стиля в некотором роде вводит в заблуждение. Хотя некоторые статуэтки, найденные на севере Пермского края, и правда обладают определенными характерными чертами, но в целом подобные фигурки встречаются среди археологических находок на большей части Евразии. Скудные сведения об этих ранних племенах сделали изучение пермского звериного стиля особенно сложной темой археологических исследований [Игнатьева 2009], и ученым чрезвычайно трудно уверенно связать те или иные артефакты с конкретными племенами и их перемещениями по территории Евразии.
Однако для Шостиной и ее коллег-этнофутуристов из «Камвы» научная точность в отношении артефактов, отнесенных к пермскому звериному стилю, не была единственной целью. Их особенно привлекали связанные с этим стилем теории, утверждавшие, что эти бронзовые отливки передавали мировоззрение финно-угорских шаманов, особенно их взаимоотношения с животными и способность к посредничеству между мирами небесным, земным и подземным [356]. Рассказывая мне о собственном опыте в области создания культурных ценностей до «Камвы», Шостина отнесла некоторые ключевые источники своего вдохновения к пермскому звериному стилю: «Я начала понимать, как много информации эти фигуры открывают мне». Об этом же она рассказывала журналистам, которые спрашивали о происхождении фестиваля «Камва»:
Чудь для меня – это параллельный живой мир, который существует реально. Который очень скупо, но все-таки дает нам о себе знать. <…> И в финно-угорский мир мы вошли как раз как театральный проект “Мимикрия”, посвященный чуди и пермскому звериному стилю. Я поняла, что это моя научная творческая линия, за которую я несу ответственность не столько потому, что мне это нравится, сколько потому, что это может рассказать миру что-то такое, что можно уловить только в Перми [Темирова 2009].
Хотя Пермский параллельный проект – экспериментальная театральная группа Шостиной – постепенно перерастал в гораздо более амбициозный фестиваль «Камва», центральная роль мифов и пермского звериного стиля в нем оставалась неизменной. Например, на выставке «Этномода» в 2008 году мистические фигуры в пермском зверином стиле присутствовали повсюду – от шляп до платьев, платков и многого другого.
С расширением культурных проектов «Камвы» пермский звериный стиль стал приобретать известность по всей Перми. Реплики изображений в этом стиле и различные художественные формы, основанные на нем, многие из которых продавались на ежегодной ярмарке народных промыслов или круглогодичном стенде «Камвы» в центральном универмаге Перми, стали появляться в квартирах некоторых моих друзей. Однажды я с удивлением обнаружил, что двери номеров гостиницы, в которой я останавливался во время своих коротких поездок в Пермь, были стилизованы под пермский звериный стиль. Местная шоколадная фабрика начала выпускать коробки конфет в этом стиле, предназначенные для подарков и особенно для сувениров туристам и приезжим бизнесменам. Пермский звериный стиль стал отправной точкой для вступительного ролика на Форуме регионов 2010 года, а собравшиеся государственные чиновники и бизнесмены со всей России и Европы получили небольшие фигурки-реплики в своих регистрационных пакетах. Статуэтки в пермском зверином стиле даже поместили на обложку, а их изображения включили в годовой отчет Департамента развития человеческого потенциала администрации Пермского края за 2010 год. Эти примеры можно было бы продолжать до бесконечности (см. иллюстрацию 11).
Илл. 11. Изображения в пермском зверином стиле на фасаде Пермского центрального универмага. Фото автора, 2011
Конечно, к этому не сводилась вся деятельность фестиваля «Камва», но его постоянное присутствие и общая решимость поместить старые артефакты в новые экспериментальные контексты и обратить их в товар служили важными инструментами, благодаря которым пермский звериный стиль получил известность в Перми. Помогало и то, что само название «пермский звериный стиль» звучало довольно модно и не ассоциировалось напрямую с какой-либо конкретной корпорацией или сектором экономической деятельности. Когда бы городские или местные государственные чиновники, туристические советы и другие функционеры ни искали бренд для Перми или Пермского края, пермский звериный стиль непременно оказывался первым кандидатом – слегка экзотический, очевидно связанный с вековыми традициями, стильный по самому своему названию, воскрешающий память о неопределенных, но значимых преобразующих силах и пермский в самом непосредственном смысле.
Таким образом, этнофутуристические проекты «Камвы», а также их более отдаленные отголоски в основном опирались на миф о племени, скрытом в пещерах глубоко под Пермью, и на тысячелетние артефакты, которые раскопали археологи или продолжали искать летом школьники; при этом они все чаще воспроизводились и демонстрировались по всему городу. Шостина и ее коллеги нередко говорили о культурных преобразованиях и возрождении, которые эти предметы из недр могут вызвать, пользуясь метафорой энергии. Мне сказали, что открытый фестиваль «Камва» в Хохловке был задуман как событие, высвобождающее «позитивную энергию». То же относилось и к включавшей в себя мотивы пермского звериного стиля одежде ручной работы, которая демонстрировалась на выставке «Этномода». Купить и носить такую одежду, по словам Шостиной, означало получить «позитивную энергию… качества, любви и экологии… Это не то, что убивает». На самом деле, по мнению одного из участников, миграцию всего движения этнофутуризма из Удмуртии в Пермь можно было бы передать с помощью метафоры энергии: «Так и река этнофутуризма из Удмуртии приносит в Пермь свою энергию» [Кучыран
