Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Не являются ли эти жесткие меры наступлением на демократию, о чем уже заявили политики ультралиберального толка?

– Демократия, на мой взгляд, – не чудотворная икона, а определенная политическая структура, которая позволяет обществу жить лучше, чем, скажем, при автократии. И если при нынешней демократии у нас взрывают самолеты, убивают детей и вообще страну лихорадит, а половина регионов нищенствуют, то такую демократию надо «поправлять». Лично мне судьба моей страны гораздо дороже абстрактно-либеральной идеи.

– Чего вам не хватило в выступлении президента?

– Как всегда, ничего не было сказано о роли многонациональной культуры, духовности… А задачи по укреплению государственности без опоры на наши традиционные духовные ценности, на нашу творческую интеллигенцию решить невозможно. Государство должно поддерживать культуру, а культура должна поддерживать государственность. В нашей традиционно духовной цивилизации укреплять государственность только административными средствами, забывая о могучей консолидирующей силе духовного начала, – это, мне кажется, серьезный просчет.

Беседовали Александр НЕВЕРОВ, Леонид ПАВЛЮЧИК

«Труд», 15 сентября 2004 г.

Известный писатель Юрий Поляков, автор таких романов, как «ЧП районного масштаба», «Апофегей», «Демгородок», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Замыслил я побег…», многие из которых экранизированы, побывал в нашем городе. Он приехал вместе с пианистом Михаилом Плетневым в рамках волжского турне Российского национального оркестра, руководителем которого Плетнев является. Пока музыканты репетировали, Поляков провел мастер-класс для студентов филологического факультета ННГУ и дал эксклюзивное интервью «Комсомолке» в Нижнем».

– Юрий Михайлович, вы у нас в первый раз?

– Нет, уже в третий. И должен сказать, город изменился к лучшему. Я помню его еще времен Немцова. У меня тогда сложилось впечатление, что губернатор ваш занимается не делами, а собственным имиджем. И я сочинил эпиграмму:

Стишок начал гулять среди литераторов и журналистов и дошел до Немцова… Потом мы с Борисом Ефимовичем пересеклись на каком-то мероприятии, и он меня спросил: «За что?» Я ответил: я – сатирик и мало кого люблю, кроме жены и детей… Еще мы сталкивались с Немцовым в передаче «Принцип домино», посвященной проблемам армии. Он выступал за профессиональную контрактную армию. А я спросил его: «Где вы были в девяносто четвертом году, когда обладали большой властью и Ельцин подписывал все бумаги, которые вы ему подсовывали? Почему вы тогда не ввели контрактную армию? А я вам отвечу почему: потому что такой шаг в огромной стране означает полный финансовый крах России…»

– В «ЧП районного масштаба», «Парижской любви Кости Гуманкова» вы иронизировали над советскими предрассудками, показали изнанку комсомольской «верхушки»… Но, получается, что и демократы вам не близки?

– При коммунизме я критиковал строй и при капитализме критикую строй. Это не значит, что я «вечный ворчун». Понимаете, в СССР было много чего, за что следовало бы выпороть власть, но тот погром, который ей устроили, – это слишком! Я был за модернизацию социализма. При либералах начались уже не нелепицы, а очень серьезные проблемы. Поэтому четвертого октября тысяча девятьсот девяносто третьего года я выступил в эфире радиостанции «Эхо Москвы» с осуждением действий Ельцина. А позже, седьмого октября, опубликовал (между прочим, в «Комсомольской правде»!) статью «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!». Понятие свободы сейчас очень умозрительно.

– Как вы оцениваете современный литературный процесс?

– Сегодняшний день – это, несомненно, триумф массовой литературы, к которой я причисляю Маринину, Донцову, Устинову, Акунина… Массовая литература, конечно, была всегда. Даже при Пушкине и при Толстом. У меня к ней нет претензий. Кстати, советским аналогом Донцовой являлся… ее папа Аркадий Васильев, написавший «В час дня, Ваше превосходительство» (о работе советской контрразведки) и работавший парторгом в Московской писательской организации. Вот такое интересное переплетение поколений! Единственное, что меня не устраивает, – это когда подобные авторы начинают претендовать на серьезное место в литературном процессе, а власть и критики пытаются выдать их произведения за лицо эпохи. В этом смысле символический жест сделал бывший министр культуры Михаил Швыдкой. Он пригласил на заседание Правительства, как представителя современной классики, Бориса Акунина!

– А кто из вашего поколения писателей, вы считаете, останется в истории?

– Вопрос сложный… Тот же Сорокин, например, в пятьдесят лет занимается тем, чем мы занимались в двадцать, – я имею в виду все его якобы остроумные пародии на классику в духе: «А не написать ли мне как такой-то?» В семидесятые я с однокурсниками-литфаковцами подобным образом дурака валял. Но ведь потом писатель должен оттачивать мастерство, расти, постигать метафизические смыслы… Пушкин к его годам уже умер, реформировав русскую поэзию, а мы все классиков пародируем… Мне кажется, останется Лимонов… Моя первая встреча с ним произошла очень интересно. Я приехал во Францию, когда там издали «Парижскую любовь Кости Гуманкова». В то же самое время появилось первое иностранное издание «Эдички» в России. И издатель, который был знаком с нами обоими, попросил меня передать ему книгу. И при этом предупредил: «Только ты, общаясь с Лимоновым, грубо говоря, «фильтруй базар»… А то он придет домой и сразу же внесет тебя в свой роман. Напишет что-нибудь в духе: «Встретил я как-то одного, молол он какую-то чепуху, смотрел на меня как идиот…» С Лимоновым мы увиделись, но совету я не последовал. И в роман тем не менее не попал… Мне кажется, Лимонов создал собственный жанр – мемуары быстрого реагирования. Он совершенно не способен выдумывать сюжеты. Он может лишь хорошо описать то, что с ним произошло, поэтому и вынужден провоцировать жизненные коллизии, чтобы их потом отлить в слове. Мне это не понятно, как и его политический экстремизм. За овеществленные в политике писательские фантазии садятся в тюрьмы реальные ребята, которые еще совершенно не разбираются в жизни.

– У вас как у писателя есть свои рецепты? Чему стоит поучиться начинающим авторам?

– Я считаю, что в книге обязательно должен быть интересный сюжет. Занимательность – вежливость писателя. Если не можешь придумать сюжет, а хочешь только учить жизни – пиши философские трактаты. Лично я стараюсь писать книги многослойные, в которых, помимо сюжета, есть «шифровки» для интеллектуалов.

– Как вы отметите свой грядущий юбилей?

– Новым романом. Он называется «Грибной царь» и завершает мою трилогию о семье в переходную эпоху, ранее я сочинил повесть «Возвращение блудного мужа» и роман «Замыслил я побег…». К весне роман должен появиться.

– Интересно, мог бы ты не стать писателем? Уйти в науку или в производство? Стать военным?

– Чтобы понять: твое место только в литературе, надо попробовать другие профессии. Я вырос в обычной московской рабочей семье. У нас считают, если человек из Москвы, то он обязательно из интеллигенции. Совершенно забывают о том, что была и есть огромная рабочая Москва, из которой попасть в литературу не намного легче, чем из вологодской глубинки.

– В чем-то и труднее…

– Может быть, и труднее. Существуют землячества в Москве, определенное романтическое ожидание яркого писателя из недр. А от москвича ничего не ждут. Вроде бы как в столице таланты не рождаются, а завозятся, как продовольствие. Мои стартовые условия были достаточно сложными. И это хорошо. Чем больше социальных слоев писатель прошел на пути в литературу, тем объемнее и многофактурнее его социальное зрение.

– По крайней мере, не надо высасывать сюжеты из пальца и придумывать картонных героев. Как у многих: школа, Литинститут, первая книжка и резкий спад. Не о чем писать.

– Конечно, только самостоятельная жизнь дает тебе героев и знание людской психологии. Но у меня с детства была тяга к литературе. Кого-то Бог награждает музыкальным слухом. Кого-то даром изобретательства. Меня Бог наградил чуткостью к слову. И моя учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина почувствовала мою склонность и поддерживала. Уже в школе я писал стихи и сценарии для КВНа. Но я видел, как трудно жили родители, и у меня было здоровое желание социального роста и материальной уверенности в жизни. К тому же я рано женился, надо было содержать семью. Звездной болезни и чувства собственной гениальности у меня никогда не было. Ощущения, что тебе все обязаны, твоя, мол, задача творить, писать нетленное, а поить, кормить и одевать тебя обязаны все остальные: общество, государство, родня – у меня тоже никогда не возникало. Я служил в армии в Германии, в самоходной артиллерии, окончил педагогический институт, преподавал в школе, защитил диссертацию, работал в райкоме комсомола. Был готов ко всему. Кстати, недавно побывал в Германии на месте моей военной службы. Мы стояли у Западного Берлина. Наш 45-й артиллерийский полк противостоял натовской артиллерийской бригаде. У меня даже было стихотворение.