Запада описал В.Ленин в своих работах начала XX века, в связи с чем он даже пришел к выводу, что капитализм пришел в свою последнюю стадию — монополистического капитализма, за которой наступит его неминуемый крах. В сущности, он был не очень далек от истины, и события 1930-х годов это подтвердили. Хотя, конечно, следствием Великой депрессии был не крах капитализма как такового, а крах той его модели, которая в то время существовала — модели глобальной экономики. Что же касается монополизации, то нет никаких сомнений, что это явление способствует развитию экономического кризиса. Монополии намного меньше склонны к инновациям и вообще к любого рода производственным инвестициям, чем небольшие компании: их монопольное положение позволяет им сидеть сложа руки и подсчитывать прибыли, получаемые с населения и с других компаний. Это хорошо видно на примерах сегодняшнего дня, когда мы наблюдаем явно выраженную тенденцию к монополизации во всем мире: вместо того, чтобы больше инвестировать в новые технологии, монополии все больше средств и сил тратят на уничтожение или скупку своих конкурентов. Так, американская компания Microsoft приложила все усилия для того, чтобы уничтожить своего конкурента — компанию Netscape, разработавшую более совершенный программный продукт для работы с Интернетом. Крупнейшие нефтегазовые компании — Conoco, Shell, Chevron, BP — тратят огромные средства и усилия на скупку своих конкурентов по всему миру, и не торопятся инвестировать в новые технологии развития альтернативных видов энергии.
Нет сомнения, что и в конце предыдущей эпохи глобализации (1900 г. — 1930-е годы) также происходили подобные явления. Экономическая статистика показывает, что размер инвестиций в экономику и научно-технический прогресс неуклонно снижался в течение этого периода, особенно низких размеров достигнув в 1920-е годы, последнее десятилетие перед Великой депрессией. Таковы были тенденции в экономике США, Германии и ряда других стран ([69] р.35; [122] р.487). А в правительстве США в течение всего кризисного периода 1930-х годов существовало стойкое мнение, что именно вследствие монополизации экономики были свернуты инвестиции ([69] рр.188–192): монополиям, которые и так имели свои гарантированные прибыли, инвестиции стали не нужны. И оно предприняло целый ряд мер по борьбе с монополиями [193].
Показателем, характеризующим быстроту, с которой в эпоху глобализации происходит укрупнение компаний и монополизация экономики, может служить рост числа корпоративных слияний и поглощений одних компаний другими. В последнее время объем слияний и поглощений везде в мире растет так быстро, что с каждым годом устанавливает новый рекорд. Помимо того, что слияниями и поглощениями занята часть руководства и персонала крупных компаний, этим занята и значительная часть банковского персонала. Инвестиционные банки на этом делают огромные состояния, а подразделения крупных банков, занимающиеся слияниями и поглощениями, по своему размеру и значению уже сопоставимы с теми подразделениями, которые занимаются кредитованием и финансированием промышленности. Таким образом, деньги и квалифицированные специалисты все больше работают не на то, чтобы инвестировать в производство, а на то, чтобы обслуживать процесс укрупнения и монополизации отраслей
— процесс, который представляется как минимум сомнительным с точки зрения его роли в целом для экономики и общества. Известно, что в предыдущую эпоху глобализации, предшествующую Великой депрессии 1930-х годов, процесс слияний и поглощений шел так же интенсивно. И на нем, так же как сегодня, многие сделали огромные состояния. Примером может служить Я.Гольдшмидт, создатель одного из крупнейших в Веймарской Германии 1920-х годов Данат-банка [194], который заработал капитал для создания этого банка как раз на том, что занимался слияниями и поглощениями ([129] р.144). Кстати, именно этот банк, увлекавшийся спекуляциями с промышленными активами, и обанкротился в июле 1931 г., усилив экономический и финансовый кризис в Германии.
Рост монополизации всегда ранее в истории также сопровождался ростом коррупции в высокомонополизированных секторах экономики и увеличением числа неправильных решений в инвестировании, — то есть, говоря по-простому, увеличением количества денег, украденных чиновниками и бизнесменами, и выброшенных ими на ветер. Это вполне закономерно — сила монополий позволяет их руководству чувствовать себя слишком спокойно и в отношении внешней конкуренции, и в отношении контроля со стороны общества и массы мелких акционеров, и создает иллюзию безнаказанности и вседозволенности. Хорошо известно, что в 1920-е годы в высокомонополизированных секторах немецкой экономики огромные суммы «выбрасывались на ветер» в виде экономически неоправданных инвестиций или тех, которые осуществлялись лишь по соображениям престижа. Например, по мнению известного немецкого экономиста И.Шумпетера, около 1/4 всех немецких инвестиций в 1920-е годы были таким образом «выброшены на ветер» ([129] р.148).
Но аналогичную картину мы видим и сегодня вокруг крупных компаний на Западе, что было еще совсем не характерно в 1960-е годы. Примерами могут служить недавние коррупционные скандалы, в которых оказалось замешанным руководство компаний, занимавших лидирующие позиции в соответствующих секторах экономики: американских компаний Enron и WorldCom, немецкого концерна Siemens, итальянской компании Parmalat и международной аудиторской компании Arthur Andersen. Таким образом, нынешнее укрупнение компаний ведет к тем же явлениям, которые были характерны для стран Запада в 1920-е годы и которые характерны для любой монополизированной экономики.
Монополизация ведет не только к свертыванию инвестиций, научно-технического прогресса и коррупции верхнего эшелона бизнеса. Она, как правило, усугубляет и углубляет ход экономического кризиса после его начала. Например, образование медного картеля в США в 1927 г. (Copper Exporters, Inc), контролировавшего более 90 % американского производства меди, привело к росту цен на медь почти в 2 раза к 1929 г. И несмотря на начавшуюся в 1929 г. Великую депрессию и катастрофическое падение производства и цен на все товары, медный картель продолжал поддерживать высокие цены на медь в течение первого года Великой депрессии, ограничивая свое производство и усугубляя кризис в промышленности, использовавшей медные детали и компоненты. Лишь после роспуска картеля в 1930 г. цены на медь упали до прежнего уровня (то есть почти в 2 раза) в течение нескольких месяцев, и еще в 2 раза — в течение 2 лет после роспуска картеля ([214] р.223).
Такая же картина наблюдалась в это время в Германии. Несмотря на резкое сокращение спроса в условиях кризиса, немецкие монополии (в металлургии, машиностроении и т. д.) также продолжали изо всех сил удерживать прежние цены на свои товары. В результате цены в монополизированных секторах экономики в период Великой депрессии (с 1928 г. по 1932 г.) снизились всего лишь на 16 %, в то время как в немонополизированных секторах они упали более чем в два раза ([129] р. 157). Поскольку нашлось не очень много тех, кто мог себе позволить купить товары по монопольно высоким ценам, то падение производства в монополизированных секторах было катастрофическим. Так, United Steelworks, контролировавшая большую часть производства стали и
