А воздух пахнет пряно, точно мёд,
И дышит сладким дуновеньем липы.
Недаром сделан долгий перелёт
(В ушах – турбин размеренные всхлипы),
Недаром здесь протоптана тропа,
Где новые шаги берут начало.
Отправлюсь в путь, душой к земле припав,
Где каждый был по-своему неправ...
Где молодость давным-давно летала.
МЕЛЬКАЛИ СТРАНИЦЫ...
Влетаю в трамвай. Это первый просчёт.
Я вижу зимой иссушённые лица,
Морозные, словно стекло – а ещё
Озябшие пальцы на жёлтых страницах.
А что это было? Наверное, Блок.
Мы ехали вдоль фонарей и аптеки.
Трамваи не знают случайных дорог,
Им видятся только железные реки.
Мелькали страницы, и пальцы, мелькнув,
Сжимались от холода. Вьюга белила.
Но книга упасть не могла в пелену
Снаружи трамвая. Так что это было?
Пройдёт двадцать пять, даже тысяча лет,
И если бы здесь ничего не менялось –
Конечно же, Блок. Сочинённый куплет
И нами не спетый. Наверное, жалость.
УХОДЯЩИЙ ПОЭТ
Врачи склонились. Уходил поэт.
Под лампой лёжа (видя солнца свет),
Приветственно махнул рукой прохладе.
А следующий взмах – уже другой,
Влекомой вдохновением рукой,
Просящей ручку и клочок тетради.
И доктор, головою покачав,
Коснувшись пульса, а затем плеча,
Вложил тетрадь и ручку, словно жало,
В слабеющую руку. С давних пор
Поэт затеял с небом разговор,
Приняв поток его тревожных жалоб.
Беседа не закончена совсем...
Врачи ошиблись. Вы за них не семь,
А восемь бесконечных раз отмерьте.
Здоровьем и поэт быть может плох,
Но он вложил в стихи последний вздох –
И потому они сильнее смерти!
Мария ОДНОЛЕТКО
23 года, родом из Тольятти, живёт в Москве.
ЗНАЧИТ, УТРО
КОГДА
Я вру, если хочу быть услышанной,
Я вру, если я хочу быть понятой,
Я вру, если хочу быть оценённой по достоинству,
Я вру, если пою,
Я вру, если мечтаю о будущем,
Я вру, если думаю о прошлом,
Я вру, если живу настоящим,
Я не вру, когда открываю глаза.
If
Если перейти улицу в неположенном месте,
то можно вскрикнуть при виде тебя,
Если заглянуть тебе в глаза, то лучше смолчать,
не думая об их цвете,
Если писать стихи, то лучше в тишине или наобум,
Если мечтать о несбыточном, то лучше вдвоём
и при непогашенном свете.
* * *
Я слишком привязана к месту,
из которого смотрю в окно,
Где рядом – закаты, какой-то рассветный шум,
И я бы здесь умерла, но это было давно,
Теперь же я просто к себе прихожу на ум,
Думаю в небо, в ветер ворчу на свет,
Дрожащему дереву прямо смотрю в лицо,
Везде хорошо, где драмы в помине нет,
Где курочка Ряба ещё не снесла яйцо.
УТРО
Когда солнце обжигает сетчатку – значит, утро,
Когда улица мертва – значит, утро,
Когда спать не хочется, но уже светло – значит, утро,
Когда дерево не дрожит – значит, утро,
Когда кузов любой машины блестит,
И все машины кажутся чистыми и светлыми –
значит, утро,
Когда видно даже, как садится пыль из одного окна
на балкон этажом ниже,
Когда всё молчит и добавить больше нечего –
значит, утро пришло, значит, утро явилось.
Елизавета ДРОНОВА
14 лет, живёт в Москве.
ГРОЗА
Стальной зигзаг в свинцовом небе
И грохот тяжкий вдалеке.
По небу плавал лунный лебедь,
Он утонул в литой реке.
Ни капли крови не прольётся,
И небо плачет наперёд.
И сердце лишь наружу рвётся.
О ребра мощно, крепко бьёт.
Стена тумана надо мною,
Лишь звук колеблется в ушах.
То стон грозы, с глухой зарёю
Сгоревшей в серо-пегий прах.
ЛЕТО
Змеёй петляет спелый виноград,
А ягода подобна капле яда.
Удавами висит по краю сада,
Весь в пятнышках
от вкусного каскада,
Зелёно-жёлтый сочный водопад.
Тяжёлой ягодой усеян огород.
Она краснеет и смущается от солнца,
И носит новые цветочки-кольца,
И напивается водою из колодца –
То спеет наш клубничный хоровод.
Как в искорках от солнечных
соцветий,
Блестит в росе налитый цветом сад.
И уж ползёт поверх диковинных оград
Тот сказочный, волшебный аромат,
Что может быть лишь только
жарким летом.
Каждый день - не предыдущий. Каждый день – следующий. Когда мне было четырнадцать, я в первый раз пережил чужую жизнь. Проснулся в теле другого человека. И знаете[?] я ни капельки не испугался.
Была зима. Середина декабря. Бесснежного декабря. Прекрасного декабря. И я... проснулся в теле другого человека.
Я пошёл на кухню, чтоб умыться. На кухню, потому что ванная уже давно как была недееспособной. Пошёл на кухню через коридор. И мимолётом я увидел в зеркале, что в прихожей, чудную бородку на своём лице. А затем всё лицо. Сморщенное лицо сорокалетнего мужчины. И я… ни капельки не испугался.
Я недоумевал, почему так. Но мне не было страшно. Я не кричал, как в этих дурацких фильмах, в которых каким-то случайным образом брат и сестра поменялись телами. Или муж и жена. Или кто-то ещё. Я не кричал.
Я подошёл поближе к зеркалу и стал рассматривать своё бурое лицо. У меня были мешки под глазами. Морщины у губ. Редкого оттенка глаза. Будто зелёные, но не зелёные. Будто зимнее болото. Каре-серо-чёрно-зелёные. Такие были у меня глаза. Я даже мысленно поставил галочку в графе "плюсы нового тела". Первую галочку.
У меня были маленькие аккуратные уши. Раскидистые брови. Высокий лоб и жидкие волосы. Я подумал, надо пойти помыть голову и посмотреть на чистого себя. Вымыл. Да, так и правда лучше.
Я стал расхаживать по комнате голый и думать, во что же одеться, ведь все мои вещи – они для подростков, и вдруг вспомнил, что от отца, который ушёл от нас несколько лет назад, что-то осталось в одном из старых угловых шкафов. Я пробрался мимо спящей мамы, порыскал и нашёл пару брюк, какую-то красную клетчатую рубашку и даже куртку. Довольный пробрался обратно и стал думать. И что теперь?
Медленно оделся. Вспомнил, что надо бы побриться. Вернулся на кухню. Маминым станком, видимо, для подмышек, побрился. Ну а что, если больше нечем? И снова подошёл к зеркалу.
А мне идёт эта одёжка. Я прямо в полной боевой готовности. Только к чему? Зачем всё это?
И сразу же сам себе ответил: да какая, собственно, разница. Может, я индиго? Или лунатик? Может, у меня какая-то миссия? Мысли перемешались…
Нужно с чего-то начать. Нужно прогуляться, вдруг меня кто-то узнает. Будет хоть одна зацепка. А ботинки? Возвращаюсь к шкафу, ищу обувь. Ура! Есть какие-то боты. Затёртые, но всё же. Радостный выхожу на улицу.
А сегодня тепло. И куда идти? Я даже не знаю, как меня зовут. Если меня вообще как-то зовут. Не подходить же с таким вопросом к прохожим. Извините, а вы не подскажете, как меня зовут? Иду, улыбаюсь. Да уж. Весёлый предстоит денёк.
К сожалению, за целый день я не встретил никого, кто бы смог мне ответить хоть на один вопрос. Я прошёл весь город от и до и не заметил ни одного, даже слабого намёка на то, что происходит и почему. Расстроенный вернулся домой. Разулся и снова подошёл к зеркалу.
Вот тебе раз. Стою я, четырнадцатилетний, в папиной одежде, которая велика мне размера на четыре. Как? Как так?
Помотал головой. Кричу: Ма-а-а-ам!
– Да, сына.
– Это я?
– В каком смысле?
– Ну-у. Что ты видишь? Меня или кого-то ещё?
– С тобой всё в порядке, милый?
– Да всё со мной нормально. Ответь на вопрос.
– Хм... Ну, если я ничего не путаю, передо мной стоит мой сын.
– Правда?
– Правда.
– Ну, вот…
На следующий день я проснулся женщиной. История повторилась. Ещё через день – трёхлетним малышом. Но там я просто валялся всю ночь в постели, пытаясь себя не выдать.
И, наконец, я понял. Может, я… проводник? Последнее дыхание умерших? Может, через меня возвращаются души не успокоившихся? Да нет, это бред какой-то. Тогда бы менялось не тело. Да, думаю. Всё правильно. Менялось бы не тело. Да.
В очередной раз, когда я проснулся в чужом теле, я попытался обратиться к своему «гостю». Задавал вопросы, и, как ни странно, мне ответили.
«Тела некоторых людей – колбы, пустышки – иногда используются в корыстных целях. Есть так называемые «кукловоды», которые могут перемещать сознание из одного тела в другое за определённую плату».
