В древних колхидах не сыщешь такого руна,
Коим курай украшает уральскую местность,
Столь искушённому в женщинах и скакунах
Я покажу, как Тулпара дают за невесту.
Я покажу, как ведёт поединок батыр,
Как нескончаем азарт сабантуйного боя,
Как благодатны бескрайние земли башкир,
Как этим землям сейчас не хватает героя...
* * *
Душа моя – то истина, то кривда.
То ровный путь, то ломаный зигзаг.
Всё мечется меж Сциллой и Харибдой,
Которых разделяет только шаг.
То разольётся вешним половодьем,
Выплёскивая чувства через край,
То ненавистью высушит угодья
И прежний уничтожит урожай.
Душа моя – в исканиях духовных
Смятенье двух колеблющихся чаш:
То гордостью наполнена греховной,
То святостью неутолённых жажд.
То решкой, то орлом переодета,
И золото в ней чудится, и фальшь,
Душа моя – двуликая монета:
Ни Кесарю, ни Богу не отдашь…
* * *
Между фальшью и фальцетом
очень узкий коридор.
Не зови меня Козеттой,
не дари мне луидор.
Я готова жить на сольдо,
быть пастушкой, прачкой – но
не зови меня Изольдой,
не дели со мной вино.
Не неволь меня любовью,
отпусти меня в бега.
Не зови меня Прасковьей,
не дари мне жемчуга…
* * *
Там лодка! Там тугие паруса!
Не чёрные, не белые, но цвета
Каперну взволновавшего рассвета.
Там скрипок торжествуют голоса!
Растерянно, пристыженно бежать,
Войти по пояс в моря колыханье.
И, сладко замирая в ожиданье,
В который раз корабль воображать.
Душа приручённого волка
Дима РОДИОНОВ
* * *
Домашние псы дичают, не ходят по следу волков,
Когда предают хозяев и прячутся от луны.
Глазами по небу шарят – выискивают богов,
Не терпят собачьи стаи и помощи от людей.
Ночуют по подворотням, лакают из грязной лужи,
Отчалив с родных порогов, кусают попутный ветер.
А ветер за ухом чешет, и каждый укус заслужен –
С разбегу ныряют в драку, рычат и зубами метят.
Домашние псы дичают, когда их никто не любит,
И преданность псов слабеет, когда их не кормят долго.
Когда верный пёс узнает, какими бывают люди,
В нём тут же оскалит зубы душа приручённого волка.
* * *
Сентябрь. Сезон дождей,
И Осень поставила мат.
Не надо мне в душу смотреть –
Там соль и сырые патроны,
Там блики в холодной воде,
Там стёкла и кровь на губах:
Как долго смогу я терпеть?
...свет гаснет на дальнем перроне...
Внимание! Поезда нет.
А новый уже не придёт –
Задержан в связи с... чем-то там...
Дороги до камня разбиты.
Последние 10 монет
Потрачу на виски и лёд,
И собран уже чемодан.
Решил окончательно.
Выдох.
* * *
Облетят лепестки, как по осени красные листья.
Да, любовь отцвела, но жива и растёт в глубину,
А душа опустела – там холодно, тихо и чисто.
Да, я псих. Да, я вою ночами в окно на луну.
Да, сентябрь прошёл. Я забыл, как он бросил: «Удачи!»
Я себя пережил, но, увы, переделать не смог.
Как и был, я остался подчёркнуто замкнут и мрачен.
Я уже ненавижу заснеженный свой городок.
Снег покрыл всё вокруг, но меня накрывает другое –
Чувство замкнутых стен,
безнадёжность внутри тупика.
Я предчувствовал это, я знал, что случится такое.
Безответность свою я пронёс через всё на руках.
А внутри идёт дождь, хоть давно снегопады снаружи.
Листопадом твоих безразличий покрыт серый лёд.
Я в последнее время с бессонницей стал очень дружен.
Почему же меня так трясёт? Эй, кто там за рулём?!
Что-то невнятное шепчут мне с пыльных небес…
Всякой ветви достаточно влаги
Александр ЛОГУНОВ
* * *
Так было страшно,
когда налетел ветер,
когда налилось небо лиловой тьмою,
когда раскололось оно ослепительным светом
и хлынул поток из трещин
небесной тверди.
Затворился ковчег. Будто годы,
за неделей тянулась неделя,
и первобытные воды
качали, как в колыбели…
Ныне распахнуты клети,
и, как неуклюжие сонные дети,
звери выходят на волю
из потной просмолённой тьмы,
смертельно усталые после
зыбкой волны.
Лев потрясает главою,
пробует лапой скользкий
заиленный склон.
Принимают поклон
зелёные травы впервые.
Волы гнут несытые выи,
и жадно сосут ноздри
воловьи влажный солёный воздух.
Птицы по небу снуют в хлопотливой заботе
о хлебе насущном,
о скором потомстве,
о прежнем уюте
в отстроенных заново гнёздах,
вплетают в масличные свежие ветви
пучки допотопной соломы.
Благоухание первой жертвы
вдыхая, Творец преломит
течение тварного света,
выгнет его дугою,
свивая над юной землёю
семью цветами Завета
о том, что не надо бояться,
когда налетает ветер,
когда наливается небо лиловой тьмою.
Оно никого не погубит боле –
с любовью омоет живое,
отжившее смоет
водой дождевою.
Да будут благословенны
деревья и травы,
и звери земные,
и рыбы морские,
и птицы небесные.
Пусть веселится вселенная
и Богу поёт песнь.
Пусть вызревает у Ноя
вино молодое.
* * *
Древо могучее племени древлего
К небу тянулось, питаясь недрами.
Шире и глубже в общую землю
Уходя вековыми кореньями.
Всякой ветви достаточно влаги,
Всякой ладони – света.
История часто меняет шаг,
Но не законы эти.
Расцветаем, плоды приносим
И опадаем в своё время.
Деревья не умирают по осени,
Просто сменяются поколения.
* * *
Буду долго смотреть на опавшие с яблони листья.
На минуту покажется, будто меня уже нет.
На мой сад обернусь свысока, но не без любопытства, –
Что останется здесь, кроме дыма моих сигарет?
Распадусь, повинуясь прекрасному времени года,
На несметное множество пламенно-красных сердец.
Выцветающий свет – отражение тленной природы.
Молчаливое золото, красноречивый свинец.
Солнце греет едва, тем теплее ещё пепелище.
Лишь остынет зола, передайте моим золотым,
Да прощают меня и в огне листопада не ищут.
Дымный запах истаял, и след невесомый простыл.
И очнусь я от шороха пыльной газетной бумаги,
И костёр запалю, попирая минутный мой страх,
