Во второй половине двадцатого века литературу и театр серьезно потеснили электронные масс-медиа. В принципе, этот поворот истории можно рассматривать как своеобразное возвращение общества к доалфавитной культуре. Слово сегодня значит все меньше, а образ все больше. Внутренний мир человека растворяется во внешнем, обособленность личности от мира исчезает. Отсюда спад интереса к чтению, которое всегда было способом обретения субьективных приоритетов. Конкурировать с экспансией визуальных образов сейчас может только текст, предельно сконцентрированный на предмете познания. Если не каждая буква, то каждая фраза в нем должна быть зубом дракона, пронзающим реальность.
Яна ЖЕМОЙТЕЛИТЕ. «…ПО ИМЕНИ Я»
***
В зеркале, подернутом пылью,
В свете сумасшедшего дня
Трепетно и зыбко застыла
Женщина по имени Я.
Прорастет тоска голубыми
Тайниками глаз февраля.
Неужели вы не любили
Женщину по имени Я?
Как она могла бедокурить,
Расскажите, праведный, всем.
Не любили вы белокурой
Северной нелепой Кармен!
Так уж ли постыдно влюбиться —
Все равно ославит молва —
И шептать бессвязной молитвой
Темного признанья слова?
Разве вам хотелось иначе?
Почему тогда не таясь
У слепого зеркала плачет
Женщина по имени Я?
Отболит и это, наверно,
Перемелется вам назло.
Кстати, вам никто не поверит.
В то, что не любили ее.
***
Мой мальчик, быстро ты забыл игрушки,
За зиму вырос изо всех своих штанов.
Давно стесняешься ходить со мной за ручку
И плакать на глазах у пацанов.
Уже меня по-взрослому ревнуешь:
"Ты где была? Я ждал тебя, ну вот!"
И все-таки в ответ на поцелуи:
"Отстань, ну мама!" — только кривишь рот.
Пинаешь банку из-под кока-колы,
Как будто бы важней занятий нет.
Что остается мне? Дорога в школу,
Где каждый камешек знаком за много лет.
Идем вдвоем, смеемся без причины,
Сквозняк весенний бродит по спине.
А я горжусь: со мной идет мужчина,
Который беззаветно верен мне.
Ты всякий раз стоишь на перекрестке
И долго-долго машешь мне рукой…
Настанет день, — и ты не обернешься.
И я сама отдам тебя другой.
***
Так иногда обычные предметы
Играют в жизни роковую роль.
Пиджак случайно, суетно надетый
Вернет давно утраченную боль.
И недопитый чай в твоем стакане
Так много прошлого откроет мне,
И те же складочки суровой ткани,
И трещинки на крашеной стене…
Порой достаточно простого взгляда,
И вот собьется выверенный ритм,
Нехитрой жизни пресная отрада
Клочком бумаги в пламени сгорит.
Но я-то думала, что умерли печали,
Пиджак истлел давно в чужом шкафу.
Где взял его?
В ответ пожмешь плечами.
А я опять любовь переживу.
***
Благоухающие дни.
Безумные глаза пеонов
И стрекотание пилы,
И сладко смокчущий котенок
У матери под животом —
Всё чувственно, природе внемлет.
Глотая смерть открытым ртом,
Серебряные рыбы немы.
Бока исполнены икры
У жертв обыденного пира.
Но нас не трогает их крик
Отчаянья, прощанья с миром.
***
Ко мне спешит какой-то человек —
В заварке чайной мама разглядела.
Допили чай, а там и день померк,
Что ожиданьем теплился без дела.
Какой-то человек спешит ко мне!
Гроза утихла, высохла дорога.
Но повторяется пророчество на дне
Чаинками — доходчиво и строго.
Ко мне спешит какой-то человек?
Похоже, заблудился скорый поезд.
Но, опоздав на двести сорок лет,
Пронзительней и ярче будет повесть.
И в сумеречной гулкой тишине
Уже слышны шаги под самой дверью.
Какой-то человек спешит ко мне?
Я всё равно пророчеству не верю!
Невелика задачка, с медный грош,
Разгадка ожиданье подытожит:
Ведь это ты ко мне идешь, идешь, идешь,
Но всё никак приблизиться не можешь.
***
Мама, ответь, мы там счастливы были —
Шесть пятилеток назад?
Бедные дети великой и сильной
Родины. А за глаза —
Просто совки, пионерское племя,
Внуки в семье Ильича.
Мы же не знали, что проклято время,
Нас породившее. Час
Пробил в отчаянном пьяном надрыве…
Нищие духом в мечтах,
Мама, ответь, мы там счастливы были —
В нашем потерянном "там"?
Счастливы? Нет? Ну, пожалуйста, мама!
Будни рабочих суббот,
Яблоки в руки по полкилограмма,
Очередь, черный народ
В три оборота за мылом и чаем,
Хоть бы на праздник достать…
Мама задумалась. Не отвечает.
Мне так казалось, что да.
***
Я только закрою глаза, так легко оказаться
В моей растреклятой стране,
где главенствует ложь,
В холодных квартирах,
на суетных пыльных вокзалах,
Где с первого взгляда
на Хама прохожий похож.
Я только закрою глаза,
так несложно представить
Себя в этой хамской толпе,
изрыгающей грех.
Я плоть от неё,
переваренный сгусток кровавый,
Наказанный Словом. Пожалуй, суровее всех.
Пётр КОРЗИНКИН. «Я СЕГОДНЯ ВЫБРАЛ СТАЛИНГРАД…»
Постарела страна, пригорюнилась,
Да платочек на голову кинула,
Вся по-старчески скрючилась, сузилась,
Подышала на ладан и сгинула.
Ничего от себя не оставила —
От Империи в светлое веривших —
Ни "катюш", ни блокады, ни Сталина,
Ни сапог, пол-Европы отмеривших.
Шелухою от мертвого семени,
Да золою костра прошлогоднего
Безымянное время, безвременье
Не оставит здесь даже исподнего.
А ведь был же порядок совсем иной.
Люди-гвозди! Ножи были бритвенны!
Но теперь мясо массой бесформенной
Растеклось в придорожные рытвины.
И сигнал дало Время жестокое,
А История тут же отринула
Ту страну, что по-старчески охая,
Подышала на ладан и сгинула.
ТЫСЯЧА ВТОРАЯ НОЧЬВолшебным вечером в янтарной полутьме,
Бросая взор куда-то вглубь немого сада,
Застыв мгновеньем, как будто в забытье,
В пустом окне явилась мне Шахерезада.
Я лицезрел ее прекрасный лунный лик,
Ее две радуги бровей притворно строгих,
И заходящего светила нежный блик
Погладил ласково ее босые ноги.
