вызов» – то есть за возможность подыскать в Пермском крае для культуры место, отличное от того, которое предлагали Чиркунов и его команда. Почти у всех противников Пермского культурного проекта был длинный список встречных предложений по развитию культуры в регионе, и они действительно утверждали, что региональные культурные производители уже давно работали над ними – лишь для того, чтобы их усилия оказались прерваны и извращены Пермским культурным проектом [398]. Пермский звериный стиль как бренд, независимые фестивали «Камва» и область «пермистики», исследуемая В. В. Абашевым и его коллегами из Пермского государственного университета [399], – обо всем этом мне рассказывали как о региональных альтернативах. Однако самой популярной альтернативой стал комплекс культурных проектов, предложенных писателем и культурологом А. В. Ивановым. Ученые, с которыми я встречался, отсылали меня к культурологическим очеркам Иванова (достаточно часто предупреждая об их исторической неточности), библиотекари предлагали мне его работы, когда я спрашивал о современных краеведческих исследованиях, к тому же Иванов выступал в качестве издателя серии книг под названием «Пермь как текст», объединявшей художественные и научно-популярные тексты целого ряда региональных авторов. Многочисленные романы самого Иванова, получившие местную и национальную известность еще до начала Пермского культурного проекта, всегда занимали видное место на полках книжных магазинов Перми. Я останавливаюсь на проектах, связанных с Ивановым, потому что они, пожалуй, получили наибольшее распространение – отчасти из-за его высокой продуктивности, а отчасти из-за его готовности участвовать в частых публичных дискуссиях с командой Чиркунова.
Региональный магический историзм
Алексей Викторович Иванов родился в 1969 году в Нижнем Новгороде, но в 1971 году его семья переехала в Пермский край, и со временем он стал изучать журналистику в Уральском государственном университете. Он занимался краеведением, с 1992 по 1998 год работал гидом-экскурсоводом на реке Чусовой, и многие из его более поздних проектов содержали тщательные, подробные описания рек, гор и ландшафтов Пермского края, с которыми он успел близко познакомиться. Первым романом Иванова, получившим серьезное признание критиков в 2002 году, было «Сердце пармы» [Иванов 20126], действие которого происходит в XV веке в Чердыни, столице Перми Великой – коми-пермяцкого феодального государства на севере современного Пермского края. В романе прослеживается кровавая и в конечном счете безуспешная попытка пермского князя Михаила противостоять аннексии княжества Иваном III, великим князем всея Руси [400]. «Сердце пармы» рассказывает известную специалистам историю образования и территориального роста раннего русского государства в значительной степени с точки зрения тех, чьи земли захватывали, в том числе племен коми и манси, их воинов и шаманов да и вообще жителей пермских земель. На первых же страницах книги в разговоре с шаманом князь-воин говорит: «…московитам, кроме наших сокровищ, нужна еще и вся наша земля» [Иванов 20126: 16]. Действие романа Иванова «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» [Иванов 2012а], впервые опубликованного в 2006 году, почти полностью происходит на реке Чусовой и в ее окрестностях сразу же после хаоса и неразберихи, вызванных Пугачевским восстанием 1773–1774 годов; главный герой – рулевой речной баржи, разыскивающий золото, украденное Пугачевым. Этот роман также повествует о восстановлении центральной российской государственной власти после волны беспорядков и вызовов государственному суверенитету.
Безусловно, произведения Иванова можно воспринимать как комментарии к русской жизни после раздробленного суверенитета и хаоса 1990-х годов [Кукулин 2007]. Главного героя «Золота бунта», сплавщика Остафия, прозвали Переходом. Как часто рассказывал Иванов в интервью СМИ того времени, «Сердце пармы» тоже можно было бы рассматривать как критику возрождения в России центральной государственной власти в конце 1990-х – начале 2000-х годов. Как утверждал сам Иванов, необязательно он намеревался написать именно об этом, но, учитывая многовековую историческую схему, согласно которой москвичи приезжали в Пермский край в поисках земли и богатств для себя, вряд ли могло быть иначе. Поскольку эти романы уже пользовались популярностью в регионе, Иванов без колебаний развернул критику команды Чиркунова, которая приняла широкий размах: прецеденты московских рейдов на Пермь и пермскую культурную самобытность уходили в глубь веков и сыграли ключевую роль в формировании российского государства. Рейд Гордеева – Гельмана оказался историей столь же древней, как и сама Россия.
Но причины воздействия романов Иванова на воображение жителей региона состояли вовсе не в исторической аналогии с современными образцами государственного устройства. Его книги полны пространных, подробных описаний ландшафта, особенно рек и гор Пермского края, которые сам Иванов так хорошо узнал во время своих путешествий. Его герои часто размышляют о взаимной зависимости людей и окружающего их мира, и он щедро заимствует персонажей из мифологии финно-угорских племен, создавая и оживляя потусторонних акторов. Духи и ведьмы, боги и демоны, а также заколдованные предметы присутствуют на его страницах повсюду – в качестве участников битв, искусителей и любовников главных героев, а также жертв русских православных миссионеров. Пермские литературоведы и семиотики В. В. Абашев и М. П. Абашева [Абашев, Абашева 2010] фактически рассматривают Иванова как в первую очередь поэта пространства, опирающегося на идеи Романа Якобсона, Рудольфа Отто и давнюю русскую литературную традицию, чтобы показать, какими разнообразными способами само пространство Пермского края участвует в действии романов.
Романы Иванова, как писал в популярной прессе один из его интервьюеров, превратили Пермь «в волшебный край с живой историей» [401]. Мистические обитатели романов Иванова не одиноки в современной русской литературе, где им составляют хорошую компанию сверхъестественные Иные и вампиры из цикла С. В. Лукьяненко «Ночной дозор» [402], путешествующие во времени оборотни-волки и оборотни-лисы из книги В. О. Пелевина «Священная книга оборотня» [Пелевин 2004] и множество других историй о нежити, восставших из мертвых или квазилюдях [403]. А. М. Эткинд [Эткинд 2016: 276–305] метко назвал этот жанр магическим историзмом, чтобы отличить его от магического реализма постколониальной литературы и поместить в своеобразный контекст постсоветского периода. На этом фоне творчество Иванова примечательно отчасти тем, что его магический историзм – неумолимо краеведческий, старательно вырезанный в пространстве Пермского края. Более того, мир, воссозданный в текстах Иванова, можно обнаружить не только под обложками бестселлеров, но и в ходе речных туров, фестивалей, в новых музеях и на занятиях экстремальными видами спорта – во всех проектах в Пермском крае, в которых Иванов участвовал лично, во всех проектах, развернувшихся по крайней мере в 2009–2012 годах и служивших явным вызовом абстракциям Пермского культурного проекта Чиркунова [404].
Например, после успеха «Сердца пармы» Иванов сотрудничал с районной администрацией Чердынского района северной части Пермского края в организации в 2006–2009 годах большой и успешной серии одноименных фестивалей на открытом воздухе. Фестивали привлекли многие тысячи
