в учебник, предложу ясный и точный подход, в основе которого лежит тот водораздел, на принципиальную важность которого указывали многие философы с древнейших времен: отношение духа и материи. Об этом я уже писал в главе
«Материализм и идеализм». Повторю еще раз, здесь это оправданно. Фридрих Энгельс описал проблему так: «Философы разделились на два больших лагеря сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы… составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма». Последствия ответа на вопрос «что первично – материя или сознание (дух)?» столь велики, что его называют «основным вопросом философии». Вся наука и, соответственно, научное мировоззрение исходят из первичности материи. (См.
Наука.) Все мифы и основанные на них религии исходят из первичности духа, соответственно, на этом базисе стоит и мифологическое, религиозное мировоззрение. Наконец, обыденное мировоззрение почти всегда состоит из поверхностно воспринятых сведений, часть из которых может быть научной, а часть – религиозной, вымышленной, фантастической, суеверной и пр. Обыденное мировоззрение – самый распространенный тип во всем мире и во все времена. Самый редкий тип мировоззрения – научный, поскольку он предполагает весьма глубокий образовательный уровень, необходимость постижения непростых знаний из области естествознания – физики, химии, биологии и пр.
Можно ли как-то избежать этого разграничения на материалистов и идеалистов? При строгом научном подходе – нет. При рассмотрении не самого вопроса, а тех последствий, которые возникают в головах людей, с этим вопросом просто не знакомых, – да. Они на вопрос «что первично?» отвечают, в зависимости от общей культуры и воспитанности, либо «понятия не имею», либо «мне на это наплевать». И спокойно живут, пользуясь своим обыденным мировоззрением.
Я когда-то пытался найти третий вариант ответа, размышляя в таком духе: ничто не первично, и материя и дух появились одновременно. Никаких научно-философских трудов в развитие такого подхода я не написал, потому что ничего путного придумать не получилось: не возникает приемлемого образа причинно-следственной связи между одномоментно возникшими духом и материей…
Есть (скажем, в дзен-буддизме) и такой вариант ответа – в духе «не то и не это»: не только ничто не первично и ничто не вторично, но нет и такого вопроса, потому что ставить его не следует. Вернее, не следует искать на него рациональный ответ. Таковы дзенские коэаны – вопросы, призванные вывести сознание за пределы ума: «что есть хлопок одной ладони?», например… Но давайте пока не будем сливаться с Абсолютом в состоянии самадхи, побудем еще в мире рацио.
В общем, избегать ответа на основной вопрос философии можно, избежать – нельзя. Как бы мы – большинство из нас – ни пренебрегали этим, как бы мы ни прятались за различные маски и ширмы, наш реальный мировоззренческий статус будет в той или иной пропорции складываться из научного и мифологического базиса, являться обыденным и состоять из более или менее комфортной смеси материализма и идеализма. Какой из этого вывод и выход?
Я пришел – для самого себя – к следующему. Я перестал относиться к мировоззренческой парадигме как к сакральной святыне, как к чему-то, чему я принес клятву верности и готов отдать жизнь за отстаивание этих ценностей как высших идеалов. Я перевел эти важнейшие фундаменты в инструменты. По крайней мере, один из них: мифологический. И все пришло некоторое подобие гармонии: с психологической точки зрения. Я не страшусь и не стесняюсь пользоваться технологиями (психотерапевтическими в конечном счете), развитыми в рамках мифологического, религиозного мировоззрения. На практике это означает, что я не отказываюсь с мольбой и надеждой вслух или про себя произносить «Господи, помоги!». При этом я могу пойти дальше чистой психотерапии и физиотерапии – ритуальные действия, производимые верующими в храме, обладают не только психотерапевтическими, но и физиотерапевтическими свойствами. Я могу ввести себя в состояние глубокой и искренней веры в мною же самим созданного Бога, видеть Его, слышать Его, общаться с Ним и т. д. «Так вы просто латентный верующий, и нечего нам тут голову морочить» – скажут мне многие. Не стану спорить, но на самом деле моя сиюминутная, «временная» вера ни одной церковью не будет признана настоящей, а – справедливо – будет названа притворной. Моя «вера» – инструмент психологической защиты примерно того же уровня, что и стакан воды в минуту волнения. В те моменты, когда я «становлюсь верующим», я становлюсь субъективным идеалистом, считающим, что рожденные его сознанием образы реальны во всей полноте. (См. также Молитва, Пение.)
Психологическая защита не есть поиск истины! Это чаще всего даже не терапия, а скорая помощь: надо купировать приступ, а уж потом установить диагноз и назначить лечение.
Но и помимо психологической защиты, в которой я лично, признаться, очень редко нуждаюсь, можно пользоваться этим расширенным инструментарием для погружения в метафизическую проблематику. Метафизическое философствование не может обойтись без своего предмета (в сущности – вымышленного) и должно обходиться с ним как с изучаемой реальностью. А это удобно делать с позиции субъективного идеализма, в том числе и потому, что подключаются сразу все формы познания, а это позволяет получить полнокровный, многомерный результат – как симбиоз рационального знания и эмоций, художественных впечатлений. Подчеркну важную вещь, ускользающую от большинства попавшихся мне на глаза авторов. А может, и не ускользающую, а осознанно вплетенную в контекст с целью замаскированного протаскивания ошибочных идей.
Про то, что существует научное и религиозное познание, говорят все. Кроме этого или наряду с этим говорят еще и о мифологическом (уточним и здесь: религиозное – частный случай мифологического), философском (при этом делается попытка приписать «философскому познанию» всю полноту и рационального, научного знания, и некоего «умозрительного» постижения) и художественном познания. Дальше часто осуществляют подмену: если – «познание», то его результатом является «знание»! (См. Знание.) И возникают огромные пространства полной ерунды, в которой разного рода чувственно-эмоциональный опыт выдается за «знание». Именно здесь и проживают «пророчества», «откровения», постижение Бога до уровня «знания Бога», паранормальные явления с парапсихологией, ясновидением, телепатией и прочей поп-эзотерикой. Важно не забывать, что знание – это сведения об объективной реальности, это тот, и только тот результат познания, который может быть логически или фактически обоснован и допускает эмпирическую или практическую проверку. Художественное и религиозное познание дает нам не знание, а образы, эмоции, чувства. Мы при этом можем, как и надлежит поступать художникам, поэтам, музыкантам, не только предъявлять миру возникшие в нашем воображении образы, но и усиливать эмоциональную силу собственного творчества, патетически заявляя, как Анна Ахматова: «Мне
