Чейз сообщила об этом инциденте Берковицу, а затем написала Пьенчаку, что изменила номер телефона и почтового ящика и вообще вышла из дела. Конечно, это было не так. Всего за какие-то три недели Пьенчак умудрился поссориться и с ней, и с Берковицем.
На следующей неделе Берковиц написал Чейз, что вновь получил известие от Пьенчака, и «письмо наглядно показывает, какая же он фальшивка». Пьенчака такой поворот событий не обрадовал. Он начал хуже относиться к Берковицу и Чейз и стал преуменьшать значение расследования в целом. Однако это был не последний его выход. В 1982 году он поучаствует в написании статьи, последствия которой для расследования станут едва ли не катастрофическими.
История с Пьенчаком сильно расстроила Берковица, его больше всего взбесило, что он сам изначально счел репортера заслуживающим доверия. Однако на горизонте уже показалась новая темная туча: прокуратура Квинса отважилась вступить на участок ранее неизведанной и весьма спорной территории.
В их поле зрения попала сводная сестра Берковица, Энн*, дочь второй жены его приемного отца. Следователи окружного прокурора узнали об Энн от нескольких друзей Берковица, которые, среди прочего, рассказали им, что Берковиц раньше с ней тесно общался. По этим и другим соображениям Херб Лейфер со товарищи решили разыскать Энн, по слухам, живущую в калифорнийской коммуне.
На тот момент у следователей имелись законные основания интересоваться Энн. Однако никто в Квинсе, по всей видимости, не подумал о том, как подобный интерес может быть воспринят Натом Берковицем и его женой Джулией, матерью Энн. Берковиц-старший убеждал Дэвида сотрудничать с Сантуччи, но, узнав, что дочь Джулии разыскивают для допроса, передумал. Или за него это сделала Джулия.
В итоге Нат написал Дэвиду и попросил его притормозить. Давление отца было сильным. Испытывая к тому же разочарование в Пьенчаке, Берковиц почти передумал помогать расследованию. Впоследствии выяснилось, что никаких доказательств, связывающих Энн с этим делом, нет, однако ущерб уже был нанесен.
По поводу изменения мнения отца Берковиц написал: «Мой отец умирает от желания увидеть этот материал [статьи „Ганнетт“]. <…> Ему любопытно узнать, что там пишут. Сначала он говорит: „Сотрудничай, сотрудничай, сотрудничай“. А теперь говорит: „Тихо, тихо, тихо“. Я просто сбит с толку всем происходящим. Видела бы ты письмо, что он мне прислал. Восемь полных страниц – исписан каждый дюйм бумаги. Белого почти не видно – одни синие чернила. Придется поскорее дать ему хоть какие-то ответы».
О том, что Энн разыскивают для допроса, Берковиц узнал только через несколько дней. В письме, о котором он говорил, Энн не упоминалась в качестве главной причины изменения отношения его отца. Но прежде чем об этом станет известно, крыша рухнет под тяжестью совсем другого груза.
* * *
Узнав о том, как Берковиц интригует у себя в Аттике, я держал в голове две главные цели. Во-первых, мне было нужно установить собственную прямую связь с Берковицем. Во-вторых, сделать все возможное, чтобы гарантировать, что сложившуюся шаткую ситуацию не саботируют – намеренно или нет – другие стороны. Исходя из этого, я рекомендовал Квинсу не трогать подругу Берковица Дениз, которая, насколько я знал, была нервной и легко впадала в панику. Кроме того, понимая, насколько Берковиц близок с Ли Чейз, я также убедил офис окружного прокурора оставить ее в покое. О том, что к ней ездил Пьенчак, я не знал до момента его возвращения – да он в любом случае и не прислушался бы к моим словам. Квинс узнал о потенциальной значимости сводной сестры Берковица, Энн, раньше меня, так что я ничего не успел сделать, чтобы предотвратить эту ситуацию. Однако если бы мне стало известно о ней раньше, я бы посоветовал, чтобы Энн в дело не втягивали, по крайней мере, какое-то время.
Сам я уже совершил ошибку в ноябре, посоветовав Гарднеру опубликовать информацию о подсказках, полученных им от Берковица. К счастью, Берковица больше возмутило отношение «Пост» к этой истории, чем то, что она стала достоянием общественности. Но дальше я не собирался способствовать огласке ситуации в Аттике, у нас и без того имелось достаточно материала для публикации. Гораздо лучше было позволить Берковицу беспрепятственно разыграть свои карты. Если у него ничего не выйдет, мы с этим смиримся. Но, с моей точки зрения, до этого было еще далеко – пока не произошли инциденты с Энн и Пьенчаком.
А потом возникла проблема с департаментом шерифа Санта-Клары. И Гарднер, и я просили детективов разрешить нам самим обсудить дело Арлис Перри с Берковицем, поскольку он знал, кто мы такие, и прямо заявлял, что был против отправки Ли Чейз каких-либо материалов в Калифорнию. «Арлис мертва уже пять лет, – сказал Гарднер. – Дело с тех пор так и не раскрыли. Оно легко может подождать еще пару месяцев».
Однако нас никто не слушал. Сначала калифорнийские детективы позвонили в Аттику – и Берковиц отказался с ними разговаривать. Даже после этого они не стали прислушиваться к нашим с Гарднером словам. Нас также поддержали следователи Сантуччи, решительно выступившие против любых контактов Санта-Клары с Берковицем. Но и это оказалось бесполезно.
3 декабря, за день до моей встречи с Риком Пьенчаком, мне в 9 часов вечера позвонил детектив-сержант Кен Кан из департамента шерифа Санта-Клары.
– Какие у вас планы на завтра? – спросил он.
– Днем работаю, а вечером в шесть должен кое с кем встретиться. А что? В чем дело?
– Мы в Нью-Йорке и хотели бы увидеться с вами, если получится.
Потребовалось около минуты, чтобы до меня дошло. Кан и его напарник Том Бек звонили из отеля «Холидей инн», расположенного неподалеку от аэропорта Кеннеди в Квинсе.
– Сантуччи известно, что вы в городе?
– Нет. Мы не так давно сошли с рейса Баффало – Аттика.
– Что? Вы же не…
– Боюсь, что да, – медленно произнес Кан.
Он объяснил, что Берковиц поначалу отказался говорить с ними, но потом пожалел, что они проделали такой долгий путь, и согласился встретиться. Он сказал, что боится за жизнь своего отца; что ему самому предстоит жить в тюрьме и не нужна репутация информатора; и что заключенные убьют его, если увидят разговаривающим с копами. Он также заявил, что Ли Чейз отправила вырезки в Санта-Клару без его согласия.
«Он сказал нам, что не лгал об убийстве Арлис, и знает, кто ее убил и почему, но не собирается называть имен, – сообщил Кан. – Сказал, что ключ к решению может дать один государственный колледж в Бисмарке». Тут Кан ошибся. Полиция предположила, что Берковиц имел в виду колледж, где училась Арлис. Только потом, уже переслушивая запись, они поняли, что речь о другом учебном заведении – о Мэри-колледже.
«Мы уверены, что ему что-то известно об убийстве, – добавил Кан. – Вы были правы. Он говорил очень искренне. Сказал, что познакомился с убийцей – или одним из них – на собрании культа в Нью-Йорке. Но это все, что он нам дал».
Берковиц к тому моменту уже написал Чейз, где познакомился с одним из убийц, так что для меня это не стало новостью. Однако о колледже я узнал впервые, хотя Берковиц в своих письмах намекал на какое-то учебное заведение. Самым важным результатом этой встречи стало то, что детективы из Санта-Клары лично убедились: Берковиц готов помогать следствию. Однако за эту оценку Сына Сэма, полученную из первых рук, пришлось заплатить высокую цену.
– Он собирается написать вам и Феликсу Гилрою и сообщить, что со всем этим покончено, – сказал Кан.
– А я ведь вас, ребята, предупреждал, как и Гарднер, – возмутился я. – Берковиц рассказал вам о своих страхах – то же самое, что говорили мы.
– Да, – признал Кан. – Он оказался совсем не таким, каким мы его себе представляли. Дружелюбным, но уклончивым в ответах. На прощание крепко пожал нам руки и сказал, что больше ничем не может помочь.
Я сообщил Кану о готовности изменить свое расписание, чтобы встретиться с ним и Беком на следующий день. Затем я позвонил на домашний номер Тома Маккарти и рассказал ему, что произошло. Маккарти остался недоволен.
