ну, скажем, междометия. Следовало написать подробный конспект урока по типу учитель-ученик. То есть абзац – вопрос учителя, следом абзац – ответ ученика. Отдельно – объяснения учителя по теме с разбором на классной доске и использованием наглядных пособий. Чтобы уложиться, требовалась как минимум общая тетрадь в 48 листов. Первый раз все сдали свои конспекты одновременно. Зачет не получил никто. Далее каждый сдавал его в отдельности, для чего следовало изловить Алексея Ивановича и договориться с ним о месте и времени. Иногда это была свободная аудитория на первом этаже, иногда у него дома.
То ли память подводила, то ли утомляла сама процедура проверки конспектов, но очень часто получалось так, что, исправив все, им подчеркнутое, ты приходил и тебе зачеркивали уже исправленное. У нас некоторые ходили к нему на зачет по семь-восемь раз и столько же раз затем сдавали экзамен. Понимая, что столь длительный процесс мне не светит, я, сходив пару раз, в третий отправился, чтобы и зачет получить, и экзамен досрочно сдать. Он ждал меня дома. Хотя о доме как таковом говорить можно условно. Он жил на втором этаже общежития №3, что в створе улицы Чайковского и Которосльной набережной. В комнате он, жена, дети. Кто-то из них был уже дома, но для приема студентов у него имелся выгороженный занавесью уголок при входе с письменным столом и стульями из комнаты.
– Алексей Иванович, – наглея от безысходности, бухнул с порога, – я хочу сдать сразу и зачет, и экзамен…
– Нет, – отрезал он.
– Алексей Иванович, я вот мучаюсь, и совершенно напрасно.
– Почему? – у него от удивления, как мне показалось, даже брови разъехались.
– Так ведь не буду никогда русский язык преподавать.
– Почему? – вновь повторил он.
– С моим зрением проверка тетрадей невозможна. Видите, какие толстые у моих очков стекла…
– Сколько диоптрий?
– Минус восемь на одном глазу и минус десять на другом.
– Да, – только и сказал он, глубоко задумавшись.
Затем, ничего не говоря, стал просматривать конспект. С радостью я замечал, что красный карандаш порхал по страницам гораздо реже обычного.
– Ладно, зачет есть. Давайте – по экзамену.
Он принес из комнаты билеты. Я выбрал и ненадолго задумался, сознавая, что, приди кто-нибудь из близких, хрупкое равновесие нарушится. Знал ответ неважно, но старался говорить уверенно. На дополнительные вопросы неожиданно для себя ответил правильно.
– Хорошо, – сказал Алексей Иванович, – ставлю удовлетворительно. Исключительно по причине плохого зрения и невозможности работать словесником.
– А я уж подумал, что «хорошо» – это оценка.
– Я бы и над удовлетворительной в иной ситуации еще подумал бы, – обрезал он. И назначил проведение урока по только что защищенному конспекту через неделю.
Мы оба не знали, что урока не будет. Буквально через день я уехал на село преподавать русский язык и литературу, его, естественно, не предупредив. Кто знает, что бы предпринял он, будучи вовремя осведомленным.
В назначенный день он пришел в школу и отправился в класс понаблюдать за студентом Колодиным. В классе тихо. Учительница, которую мне следовало на том уроке заменить, сидела позади всех и спокойно проверяла тетради.
– А что, студента моего еще не было? – поинтересовался Алексей Иванович, заняв учительский стол.
– Да нет, не было.
– Странно, давайте подождем еще.
Не дождались, и, оставив учительницу проводить урок, он отправился в институт. Больше недели Алексей Иванович ходил по аудиториям, начиная занятие с рассказа о том, насколько нечестными и беспринципными могут быть студенты, приводя в пример Колодина. Позже, когда я редактировал вузовскую многотиражку, Алексей Иванович в порядке очередности время от времени приходил в типографию вычитывать полосы в поисках возможных ошибок. К тому времени он, кажется, защитился, «остепенился» и помягчел, хотя эпитет «мягкий» к нему вряд ли вообще применим. Мы уже как бы на равных. Вместе курили на лестничной площадке типографии: я – сигареты, он – по-прежнему «Беломор». И я однажды попытался ему объяснить, что никакого обмана не было, так сложилась судьба. Он слушал, кивал, улыбался, но так и не поверил.
Распределился досрочно
Все случилось как бы самой собой. Ранним февральским утром 1962 года занятия в нашей группе начались знакомством с директором сельской школы, поведавшей печальную историю о том, как ученики остались без русского языка, и попросила самого смелого приехать поработать хотя бы до конца текущего учебного года. Группа наша сильная, умная, давшая позднее и ученых, и руководителей разного ранга, но «смелым» и, наверное, не самым умным оказался один. Как только прозвенел звонок, я ринулся в деканат.
– Тебе чего? – поднял голову от бумаг декан.
– Решил поехать.
– Здорово, молодец.
Казалось, еще немного, и он примется обнимать меня.
– Но есть вопросы.
– Выкладывай, сразу и решим.
– Во-первых, зачеты. Как быть, если я не смогу присутствовать на семинарах?
– Освобожу от всех.
– Включая истмат, – поспешил уточнить я, ведь его преподавал сам Лев Владимирович Сретенский.
– Конечно!
– А экзамены? Сессия может не совпасть с занятиями в школе.
– Приказом переведу на «свободное расписание», и ты сможешь договариваться с преподавателями о сдаче экзаменов в свободное для них и удобное для тебя время.
Уже на следующий день 22 февраля 1963 года я отправился в старинное село Бурмакино, спасая честь факультета и декана Льва Владимировича Сретенского в безвыходной для него ситуации.
Здесь, в старенькой деревянной двухэтажной, еще земской школе, предстал перед директором. Выгороженная из учительской маленькая комнатушка метров трех, не более, но с окном по правой стороне. Стол у окна, сами стены, все в горшочках, горшках и огромных кувшинах с неизвестными мне растениями, а может, и цветами. Да, пожалуй, цветами. Она сама среди них в строгом костюме из юбки и пиджака с белой кофточкой выглядит очень естественно. Среднего роста, средней полноты, гладко зачесанные назад темные волосы, искрящийся взгляд и обаятельная улыбка. Первое впечатление удовлетворяет вполне.
– Галина Ивановна Разина. Директор и биолог.
– Колодин Николай Николаевич. Студент и историк, – отвечаю в такт.
Она улыбнулась:
– Судя по ответу, думаю, сработаемся.
– Я тоже на это рассчитываю, но не хочу обманывать: работаю, пока учусь, и год после.
– Чего загадывать, поживем, увидим. Вы, наверное, покушать хотите. Можете сходить в нашу чайную. Она, как выйдете, прямо напротив школы, голубенькая такая.
Чайная находилась на втором этаже, куда мне пришлось подняться по лестнице с затертыми ступенями и шершавыми перилами с облупившейся коричневой краской. Огляделся. Зал со столами, стойка с выдачей еды, будь то обед или простая закуска в виде винегрета. Там же бочка с пивом и бутылки «перцовой». Немногочисленные посетители навеселе, кучкуются и воркуют про свое. Я вспомнил о скрипящей
