доступности кредита и либеральным условиям получения подобных займов эти программы создавали отличие между Соединёнными Штатами и Европой. Как утверждает Прейсед, [936] более масштабное проникновение кредитования означало, что после того, как Соединённые Штаты в 1980-х годах пошли по тому же пути банковского дерегулирования, что и Европа, в Америке объём долга был значительно больше и при этом подпитывал взрыв спекулятивных операций, которые сделали возможным финансовый крах 2008 года.
Банки могли делать рискованные займы потребителям, владельцам жилья и компаниям только по мере того, как федеральные регуляторы ослабляли ограничения. В 1990-2000-х годах общей целью ФРС было стимулирование роста при одновременном сохранении низкого уровня инфляции, который был сформирован ФРС в 1980-х. Мягкая монетарная политика стала первоочередным и наиболее эффективным способом стимулирования американской экономики, поскольку восстановление рабочих мест после рецессий 1990–1991, 2001 и 2008 годов шло медленнее и слабее, чем после предыдущих рецессий. [937] Расправа с системой социального обеспечения при Рейгане снижала контрциклический эффект федеральных программ, прежде всего по страхованию от безработицы: они охватывали лишь половину из тех, кто потерял работу во время рецессий 1990–1991 и 2001 годов. После кризиса 2008 года эта доля выросла до двух третей благодаря расширению льгот, ставших доступными в соответствии с законом «О восстановлении Америки и реинвестировании», т. е. благодаря пакету стимулов Обамы. [938] Таким образом, за исключением 2009 года, главным и зачастую единственным источником стимулов в периоды рецессий выступала ФРС, что заставляло её реагировать впечатляющим снижением ставок. Например, после краха NASDAQ в 2000–2001 годах ФРС снизила краткосрочные процентные ставки с 6,5% в январе 2001 года до 1% в июне 2003 года. [939]
Впрыскивание в экономику США масштабных объёмов кредитных средств имело дестабилизирующие последствия во всём мире. Устойчиво низкие ставки ФРС выталкивали деньги за пределы США в поисках более высокой доходности, и наиболее значительная доходность обнаруживалась в странах с низкими и средними доходами, которые в 1990-х годах пережили 72 финансовых кризиса. Причины кризисов 1980-х годов были связаны с тем, что отдельные страны (наиболее известный пример — Мексика) и их частные компании перенапрягали свои силы и брали на себя долги, которые было невозможно выплатить. Напротив, большинство кризисов 1990-х годов были вызваны стремительными оттоками «горячих денег» из тех или иных стран, когда инвесторы искали ещё более высокую доходность, паниковали при спекулятивных падениях валюты какой-нибудь страны-заёмщика или при повышениях американских или европейских процентных ставок, либо же инвесторы оказывались под давлением, поскольку другие спекулянты совершали «короткие» продажи облигаций этой страны. Опять же, в отличие от 1980-х годов, когда банки расширяли кредитование правительств Третьего мира напрямую, в 1990-х деньги проходили через нью-йоркские банки в виде краткосрочных облигаций, которые передавали риск от банков их держателям. «Облигационный долг увеличился с 20% совокупного частного кредита для стран с "возникающими рынками" в 1990 году до 70% в 1997 году». [940]
Использование облигаций, а не кредитов гарантировало американским банкам отсутствие прямого риска в ходе большинства кризисов 1990-х годов, Но даже несмотря на это, Министерство финансов США вмешивалось во многие из этих кризисов, «дабы гарантировать, что соответствующие страны будут недолго оставаться исключёнными из международных рынков капитала, [и] обеспечить этим странам возможность доступа к ещё более неустойчивым инструментам, которые всё больше доминировали на данных рынках». [941] Американский Минфин действовал в одностороннем порядке, поскольку конгрессмены не хотели официально заявлять о том, что голосовали за предоставление помощи другим странам, однако они были готовы выступать пассивными наблюдателями этого процесса, когда Минфин реализовывал полномочия, которые никогда ему явно не предоставлялись законом. В ход кризисов вмешивалась и ФРС, снижая американские процентные ставки, чтобы вытеснить капитал обратно на развивающиеся рынки и тем самым их успокоить.
В то же время центробанки иностранных государств, стремясь сохранить курсы своих валют на настолько низком уровне, чтобы можно было продолжать экспорт, скупали доллары и вкладывали их в правительственные облигации США. [942] В богатых странах, в особенности в Японии и Германии, частные банки скупали американские ценные бумаги с помощью долларовых вкладов своих клиентов. Таким образом, американцы инвестировали в небезопасные инструменты за рубежом, а деньги поступали обратно в гарантированные инвестиции США. «В некоторых отношениях политика ФРС превращала Соединённые Штаты в гигантский хедж-фонд, инвестирующий в рискованные активы по всему миру и финансируемый при помощи [гарантированного] долга, выпущенного для всего мира». [943] Посредником в этом финансовом арбитраже благодаря ипотечным кредитам стал американский рынок жилья. ФРС стимулировала этот процесс, «поскольку по мере падения номинальных процентных ставок домовладельцы рефинансировали ипотечные кредиты, благодаря чему значительная покупательная способность сдвигалась от кругов рантье в направлении отдельных лиц с более высокой склонностью к приобретению товаров, услуг и жилья. Это потребление, в свою очередь, порождало новые рабочие места за счёт стандартных кейнсианских мультипликативных эффектов и поддерживало экспансию, помогая перемещению федерального бюджета США в профицитную зону и тем самым позволяя ФРС продолжать снижение процентных ставок». [944]
Возможности американских банков вовлекать в использование для других целей торговых профицитов прочих стран и зарабатывать на этом, а также на горячих (и зачастую криминальных) деньгах появились благодаря торговым соглашениям, которые открывали зарубежные рынки для американских финансовых компаний. Эти соглашения также создавали невыгодные условия для американских промышленников, поскольку в первую очередь формировали торговые профициты. Торговые переговоры неизбежно требуют уступок, и переговорщики любой страны должны решить, каким отраслям её экономики они будут благоприятствовать, а какие будут принесены в жертву в обмен на преимущества в других секторах. Изменения американских целей с 1945 года по настоящее время отражают сдвиги в балансе между элитами США. По сути, в рамках серии раундов ГАТТ с 1949 по 1979 годы, а до этого двусторонних соглашений, заключавшихся администрацией Рузвельта, Соединённые Штаты выражали интересы своих промышленников.
Первым случаем, когда интересы финансовых компаний получили признание (хотя и в балансе с промышленностью), был закон о торговле 1974 года. Он облегчил «исполнительной власти действия против демпинга и незаконного субсидирования» со стороны иностранных государств, что способствовало ослаблению противодействия промышленников дальнейшим соглашениям о либерализации торговли. Этот закон также позволял президентам вести переговоры по соглашениям, направленным на «нетарифные барьеры. [Кроме того, закон о торговле сформировал] процедуру "кратчайшего пути", [которая] не позволяла Конгрессу смягчать уступки США в международной торговле, а лишь давала возможность принимать или отклонять международные торговые соглашения в целом». [945] Этот механизм кратчайшего пути в сочетании с отдельными
