уступками и субсидиями для ключевых отраслей промышленности наподобие сталелитейной и текстильной позволял президентам проталкивать через Конгресс одно торговое соглашение за другим. [946]
«Поэтому главной целью Соединённых Штатов на старте нового, Уругвайского, раунда многосторонних торговых переговоров было подвести под юрисдикцию ГАТТ так называемые "новые темы" — услуги, инвестиции и интеллектуальную собственность». [947] Соглашением, которое появилось по итогам этого раунда и было ратифицировано в 1994 году, была создана Всемирная торговая организация (ВТО), наделённая полномочиями налагать штрафные санкции за недобросовестные торговые практики. В результате для отдельных стран стало слишком накладно сохранять торговые барьеры, признанные нарушающими соглашение, что подрывало способность промышленных корпораций защищать собственные внутренние рынки. [948]
В 2001 году стартовал Дохийский раунд глобальных торговых переговоров, задачей которого была развитие достижений Уругвайского раунда, однако он оказался безрезультатным. [949] Впрочем, в процессе Соединённые Штаты подписали ряд двух- и многосторонних торговых договоров, наиболее известным из которых стало соглашение НАФТА с Канадой и Мексикой 1994 года, а также серию соглашений с центрально- и южноамериканскими странами, Иорданией, Бахрейном, Марокко, Сингапуром и, наконец, Южной Кореей в 2012 году. В 2016 году удалось подписать соглашение о Транстихоокеанском партнёрстве (ТТП), но уже через год в первую же неделю своего президентства Дональд Трамп вывел из него Соединённые Штаты ещё до того, как оно могло быть ратифицировано. (Хотя и неизвестно, смогла бы Хиллари Клинтон в случае избрания президентом преодолеть противостояние в Конгрессе и собственную критику ТТП, звучавшую в ходе её кампании 2016 года, чтобы ратификация состоялась.) Переговоры по Трансатлантическому торговому и инвестиционному партнёрству между Соединенными Штатами и Евросоюзом в конце президентства Обамы остались незавершёнными.
В США от режимов НАФТА и ВТО больше всего выиграли Голливуд, производители программного обеспечения, а в первую очередь финансовые корпорации, которые получали доступ во всё большее количество стран по всему миру. [950] Все торговые соглашения шли на пользу и сельскому хозяйству США и Европы в ущерб аграриям в остальном мире. [951] Обрабатывающая промышленность же, по сути дела, была принесена в жертву выгодам финансов, нескольким секторам передового хайтека и шоу-бизнеса. Однако даже несмотря на то, что торговые соглашения и способы их реализации уничтожают рабочие места и мощности американского обрабатывающего сектора, компании, которые владели соответствующими предприятиями, или их преемники по-прежнему получают выгоды от подразумеваемой рассматриваемыми соглашениями защиты своей «интеллектуальной собственности». Мануэль Монтес и Владимир Попов демонстрируют, что развивающимся странам реализация прав интеллектуальной собственности ежегодно обходится в 60 млрд долларов, причём почти все эти средства достаются американским и европейским компаниям. [952] По сути дела, трудящиеся в американском обрабатывающем секторе теряли свои рабочие места, а топ-менеджеры и акционеры продолжали получать прибыль от патентов своих компаний, а также от сохраняющейся возможности контролировать поставки и сбытовые сети, которые остаются за этими «виртуальными фирмами».
Потребительские расходы и финансовые схемы усиливали друг друга. Американцы могли выступать всемирными потребителями последней инстанции лишь в том случае, если у них по-прежнему был доступ к всё более увеличивающимся объёмам кредитования. Если финансовые институты и компании, которые прекращали инвестировать в производство реальных товаров и услуг, хотели нарастить свою прибыльность, им требовалось отыскать новые благоприятные возможности для перемещения капитала по всему миру. Решение проблем как американских потребителей, так и американских финансистов было обнаружено в секторе недвижимости — крупнейшем резерве богатства, принадлежавшем американцам за рамками верхнего 1% [953] и, как следствие, выступавшем преобладающим источником обеспечения по кредитам и основной сферой для спекуляций в десятилетие, которое привело к финансовому краху 2008 года.
Политические истоки кризиса 2008 года
Законодательство, судебные постановления и решения о дерегулировании со стороны ФРС и других институтов, на которые возложена задача банковского надзора, расширяли возможности Уолл-стрит одобрять и продавать токсичные ипотечные кредиты. В более широком контексте все рассмотренные выше регуляторные изменения и трансформации компаний наделяли финансистов стимулами и возможностями манипулировать ипотечным рынком, чтобы фиксировать за своими компаниями зачастую воображаемые прибыли и за счёт этого получать необоснованно высокие оклады и бонусы, сколачивая личные состояния, даже несмотря на то, что финансисты создавали риски для будущей жизнеспособности своих компаний. «Финансиализация деятельности корпораций и подъём Уолл-стрит способствовали тому, что фокус деятельности глав компаний сузился до поддержания устойчивости котировок акций в пределах горизонта времени, не превосходящего их нахождения на олимпе бизнеса». [954]
Первоначально дерегулирование предназначалось для того, чтобы не допустить возникновения неплатёжеспособности ссудосберегательных ассоциаций и прочих банков, основой баланса которых были долгосрочные ипотечные кредиты, в описанной выше ситуации, когда Волкер повысил процентные ставки. Закон 1980 года «О дерегулировании кредитных институтов и денежно-кредитном контроле» препятствовал введению отдельными штатами законов о более высоких ставках по первым ипотечным кредитам. Закон «О паритете в альтернативном ипотечном кредитовании» 1982 года, являвшийся частью закона Гарна-Сен-Жермена, разрешил ипотечные кредиты с плавающей процентной ставкой, с отрицательной амортизацией [955] и с досрочным погашением крупным разовым платежом. Эти законы подтвердили предшествующие регуляторные меры, предпринятые Федеральным советом банков жилищного кредита, которые позволили сберегательным учреждениям с федеральной лицензией одобрять ипотечные кредиты с переменными ставками, а затем расширили эту возможность на аналогичные структуры, лицензированные штатами, предвосхитив их законодательство.
Закон о поддержке вторичного ипотечного рынка 1984 года легализовал частный рынок ценных бумаг, обеспеченных ипотечными кредитами (MBS). Закон о налоговой реформе 1986 года позволил избегать двойного налогообложения по этим бумагам. Два эти закона в совокупности сделали финансово обоснованным для частных компаний решение набирать более крупные и более рискованные ипотечные займы, чем было позволено выкупать Федеральной национальной ассоциации ипотечного кредитования (Fannie Mae) и Федеральной корпорации жилищных ипотечных кредитов (Freddie Mac). Впрочем, в дальнейшем они получили разрешение брать на себя рискованные, пусть и не особо крупные ипотеки. [956]
Как только Конгресс и регуляторы позволили банкам одобрять рискованные ипотечные кредиты, банки обрели уверенность, что смогут зарабатывать на подобных ипотеках, невзирая на очевидные финансовые слабости их заёмщиков — за счёт большого количества усиливавших друг друга и сыпавшихся как из рога изобилия правовых, регуляторных и законодательных решений. Принятое в 1993 году решение Верховного суда по делу Нобелмена против American Savings Bank [957] препятствовало тому, чтобы судьи, ведущие дела о банкротстве, сокращали основную сумму долга по ипотечным кредитам. Это дало банкам ложное ощущение гарантии того, что они смогут получить обратно свои деньги, даже если люди будут объявлять себя банкротами. В
