1/10/2007
Вальс-каприз
Проговорилась, проговорилась. Оказывается, найти компанию, которая взялась бы обустроить Дворцовую площадь под каток, было очень не просто. Нашли с большим трудом. То есть тщательно искали.
Еще и соблазняли, небось. Ну пожалуйста, ну сделайте нам вокруг Монферрана, промежду Растрелли и Росси, красиво, сделайте, мы за ценой не постоим.
А не то что мы внимательно рассмотрим ваши взаимовыгодные предложения. И не идя навстречу многочисленным пожеланиям креативных трудящихся.
Элементарно, Ватсон: кровь из носу - вынь да положь. Поскольку самой вступило, ее идея.
Чтобы, значит, все как у Лужкова, кроме мавзолея пока что. А Эрмитаж по-своему не хуже, особенно если огласить его звуками чарующей попсы.
Ограда, турникеты, металлоискатели. Ветераны скользят бесплатно, однако не приближаясь к VIP-зоне. Нужда справляется по формуле марксизма (товар - деньги - товар, если кто позабыл). Киоски, раздевалки, наблюдательные вышки, рупора, прожектора, опера, доктора, ура. Колонну с ангелом задрапировать пластмассовым лапником с электрогирляндами - вполне сойдет за елку.
И может получиться очень даже миленько. А в пользу имиджа культурной Пальмиры - дополнительное очко. Приезжий из Диканьки глянет в окно троллейбуса - и прямо замрет от восторга. И дома наскажет чудес:
- Губерния знатная! Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!
Ленинградцам-то все равно - каток там будет, бассейн, ипподром, террариум. Хоть гей-славянский базар.
А петербуржцев где же взять, и кому охота слушать эти байки из склепа. Про ансамбль во вкусе Николая II, про дистанцию продолжительного взгляда. Без песни и пляски какой ансамбль. Вот если бы администрация отыграла назад - как, если помните, отменила кинофестиваль, - тогда другое дело. Тогда пожалуйте на сцену, мастера искусств: писатели (1 шт.), композиторы (1 шт.), режиссеры (1 шт.) - объясните-ка варварам, что Дворцовая площадь, буквально как частная собственность, - священна и неприкосновенна.
Да и то - давно это было, не полтора ли года тому. С тех пор умные лица окончательно вышли из моды, их больше не носят. И хороший тон заключается в том, чтобы сурово пресекать любые попытки интеллектуального чванства.
И если нижестоящий - будь он хоть министр - осмелится вякнуть вышестоящему, то есть в данном случае премьеру, что, предположим, стивидор произносится не совсем так же, как тореадор, - то, во-первых, он горько пожалеет. А во-вторых, сию же секунду подсуетится какая-нибудь шестерка, тоже не из слабых мира сего, и, не стесняясь взирающей на экран страны, взвешенно так подмахнет: прононс начальника приятней, а вдуматься - его подход к ударениям и современней, однозначно.
Как же должен быть безрассуден простой директор обыкновенного Эрмитажа, чтобы при таких обстоятельствах возникать. Лепетать, якобы мерзлота и вибрация не так полезны для стен и полотен.
Положим, это у него профессиональный рефлекс. И даже в некотором роде он обязан был хоть что-то такое буркнуть. По долгу службы. Но тут и политблизорукость: только-только разгромлен заговор архитекторов, как раз не хватает вредителя-искусствоведа. Ах, вы совсем упустили этот прецедент из виду? Что ж, впредь будете внимательней. Дело идет на принцип. Бразда правления попала под хвост
И вот уже по ящику некто из комитета по возведению весело сообщает: каток будет заложен обязательно, назло хоть кому. А что некоторые уважаемые люди возражают - так уважаемых у нас много... Пауза с улыбкой, то ли подразумевающей: от Мариинского до Смольного не переставить, - то ли: а мать субъекта Федерации одна. Но как бы то ни было, лицо мелкого чинуши озарено: хамим, братец, хамим, а ты привыкай.
На следующий день - реприманд уже от самой: Дворцовая, между прочим, принадлежит всему городу, а не отдельным учреждениям и личностям, так-то.
Казалось бы, насколько проще и приличней было бы: оставьте пустые страхи - ни в подвалы ни капли не просочится, ни в окна лишний децибел; кто же не понимает: Эрмитаж - достояние человечества; все предусмотрено, имеются и расчеты.
Но это ведь (помимо того, что про расчеты - не факт) означало бы вслух допустить, будто есть такие вещи, в которых интеллигент разбирается не хуже начальника. И что будто бы он вправе добиваться аргументов, невзирая на то, что решение принято. Тогда как его место отныне и навеки - у параши. Устранен как прослойка.
Если вообще голь подневольная - школьные, скажем, учителя, - с ними тон считается нынче уместным такой:
- Учить детей вы будете по тем книгам, которые вам дадут, и так, как нужно России. Те же благоглупости, которые есть в ваших куцых головешках с козлиными бороденками, из вас либо выветрятся, либо вы сами выветритесь из преподавания.
Кто это говорит? Да уж не интеллигент, сами видите. Наглец мелкий, практически безымянный. Само собой, один из тех, кому доверено сочинить эти книги. Которые вам дадут. Вашим детям. На ближайший учебный год и на все остальные. Пособия по истории без благоглупостей. Потом по литературе без них. И т.д. Там будет, например, написано:
"Со смертью И.В. Сталина в истории Советского Союза закончилась эпоха штурмового продвижения к экономическим и социальным вершинам".
А также:
"...Практически каждая значимая мера связана с именем и деятельностью президента В.В. Путина".
Что же касается книг, в которых это не написано, то, знаете ли:
- Многие учебники пишут люди, которые работают за иностранные гранты. Так они исполняют польку-бабочку, которую заказывают те, кто платит.
А новые поколения советских людей пускай попляшут под вальс-каприз. Так им и надо.
Говорят, что Монферранова вертикаль держится исключительно силой собственной тяжести. То есть ее основание должно быть горизонтальным идеально. А если многотонный ледник чуток протает вглубь и почва маленько просядет - точно ничего не случится? Не сейчас, не сразу, а когда-нибудь?
А какое наше собачье дело.
Этого числа они, наверное, стараются не встречаться глазами. Чтобы нечаянно не прочитать в них: помнишь? - помню! - и от полноты взаимопонимания не расслабилась, не поползла к улыбке мелкая какая-нибудь мышца щеки. Это, наверное, суперинтим - держать в обеих головах, как разорванный пополам доллар, такой акт.
Непродолжительный. Снаружи подобный - если бы кто подслушал - медицинскому консилиуму. Насчет этой нашей больной. - Ах да, про эту. Как она себя ведет? - К сожалению, наблюдается резкое ухудшение. Последние анализы позволяют предполагать в ближайшее время острый рецидив. Разрешите ознакомить с результатами. Вот этот снимок сделан позавчера. (Пауза, шорохи.) - Да, прискорбно. Случай крайне запущенный. Ваши выводы? - Безнадежна. Такую аномалию не исправить ничем. Кроме операции. - Попрошу еще и еще раз все продумать. Чтобы ни малейшего нарушения антисептики, коллега.
Все это, разумеется, на фене другой. Но, видимо, с таким же чувством сатирического недоумения. Широко разведя руками: ну сама ведь не оставляет себе ни единого шанса. Ну зачем, спрашивается, человеку жизнь, если он ее не понимает.
Действительно, Анна Политковская страдала некоторыми странностями. Например, когда государство ее страны поступало, как подлец, ей было за него стыдно. Хотя, во-первых, ей-то какое дело. Во-вторых, это же нелепо - относиться к машине, как к мыслящему существу.
(Эти две ошибки - роковое наследие русской литературы. Интеллигенты, пока не вымерли, практически все так и думали: что государство якобы обладает хотя и черной, но все-таки душой, а главное - что якобы находится с ними пусть в отдаленном, извращенном, насильственном, а все-таки в родстве, так что его преступления не могут не задевать ихней если не совести, то чести.)
В-третьих, она воображала, что ее страна - больше, чем государство ее страны, и якобы выше в нравственном отношении.
Поскольку, дескать, в ней не одни же березки, а живут во множестве люди - которые, что ни говорите, фактически входят в состав человечества. К нему, в каком-то смысле, принадлежат. И, стало быть, разделяют некоторые из его идей.
Так что если обратить внимание страны на низкие поступки государства, - вдруг оно, что ли, застесняется. Вдруг ему, как бы это выразиться, станет неудобно перед нею. Вдруг оно забеспокоится, как бы ее к нему любовь не охладела, если он не прекратит ее обманывать, обкрадывать, бить.
Вот примерно такие наличествовали у Политковской заблуждения. Она была, грубо говоря, настолько неадекватна, что позволяла себе, вы не поверите, уважать своих современников, соплеменников, даже своих, извините, сограждан.
Настолько принимала их всерьез, что просто-напросто вступила с ними в регулярную переписку. Известно ли вам, что. Нет, конечно же, вам не известно, так знайте. Потому что когда вы узнаете, то не сможете. И так далее.
