Тщательно просматривались письма представителей русского национализма и панславизма. Характерна выписка из письма того же В. Скрипицына 15 марта 1866 года графу Н.Н. Муравьеву-Амурскому:
После рапорта Валуева [П.А. Валуев — министр внутренних дел в 1861–1868 годах] о положении остзейских крестьян и инструкции тамошним цензорам он просто гадок. О Головнине [А.В. Головнин — министр народного просвещения с 1861 года по 14 апреля 1866‐го] уже и говорить нечего. Когда Бог избавит Россию от этих срамных деятелей?! Спасибо Каткову [М.Н. Катков — редактор-издатель газеты «Московские ведомости» в 1863–1887 годах], что он обличает затеи немцев. Но жаль, что не помнят в России по недостатку русского элемента, не только в Литве в 1812 году приняли французов радушно, но и в Курляндии. У нас один Катков вступился за честь русского народа. <…> мы сами себя не уважаем, отчего и министры нас не уважают, и Европа нас презирает. Провозглашенный Николаем Павловичем принцип наш: Православие, Самодержавие, Народность — не должны оставаться мертвою буквою[1345].
Духом славянофильства и формулы «царю — власть, народу — мнение» было проникнуто письмо из Петербурга, посланное 12 августа 1866 года Владимиром Ивановичем Ламанским своему брату Евгению в Париж. Будущий известнейший историк и уже преподаватель Санкт-Петербургского университета писал председателю Государственного банка:
Следовало бы постепенно… закрыть Дерптский университет. <…> Я уверен, первая Русская Дума или Собор это сделают [фраза отчеркнута]. Немцы, французы, англичане сильны верою в духовную мощь своего народа. <…> Вера в свои силы нисколько не одно и то же с патриотическим самохвальством, так сказать казенным. <…> У нас, Евгений, многие продолжают на тебя надеяться [фраза отчеркнута]. Все хорошо понимают, что улучшение финансов должно стоять на первом месте. Главная мне кажется беда наша в том, что наша литература [два слова отчеркнуты], наши попечения, наши помыслы и идеалы — слишком дворянские. Мы слишком мало делаем для других классов, и именно самых производительных[1346].
В январе 1867 года была сделана выписка из письма известного военного публициста, генерал-майора в отставке Р.А. Фадеева. Он обращался к известнейшему историку М.П. Погодину с просьбой поспособствовать его племяннику Б.Ю. Витте поступить в Московский университет. По словам Фадеева, поступать в Одесский университет племянник не намерен, поскольку попечитель Одесского учебного округа А.А. Арцимович стремится «развивать польское и немецкое направление», предлагая действовать совместно в этом плане Ф.Ф. Витте, попечителю Варшавского учебного округа. На выписке была сделана надпись карандашом: «Проверить, заслуживает ли сообщение доверия»[1347]. Судя по дальнейшему развитию событий, обвинения в адрес Арцимовича не подтвердились и он продолжал исполнять свои обязанности.
31 августа 1870 года на выписке из письма И. Павлова из Витебска В.Ф. Коршу в Москву от 27 августа появилась резолюция императора: «Характеристику Павлова». На следующий день начальник штаба Отдельного корпуса жандармов Н.В. Мезенцов направил телеграмму начальнику Витебского ГЖУ полковнику Турцевичу с просьбой собрать справки об авторе письма. Что же писал И.В. Павлов? «Здесь даже образованнейшие из наших немцев не скрывают своего убеждения, что Балтийское море нам улыбнется не сегодня, так завтра. <…> что она [борьба] неминуема, вам скажет всякий русский житель наших немецких окраин и смежных с ними губерний. <…> Нам предстоит новый 12‐й год [1812 год] в квадрате». Через несколько дней в III Отделение поступила подробная характеристика управляющего Витебской контрольной палаты Ивана Васильевича Павлова, выпускника медицинского факультета Московского университета. По словам жандармского офицера, Павлов «обладает замечательным практическим умом,… большою начитанностью и знанием света», его «служебная деятельность не оставляет желать ничего лучшего», «в семейном быту… ведет безукоризненно-нравственную жизнь; …обладает самостоятельностью и в высшей степени энергическим характером; …глубоко проникнут чувством русского патриотизма; …вполне сочувствует идеям панславизма», хотя в его характере «проявляются резкость и раздражительность»[1348].
4 ноября 1876 года, незадолго до начала русско-турецкой войны, государю доложили выписку из письма Е.Е. Рынкевича из Петербурга брату Д.Е. Рынкевичу в Москву. Вот что писал подполковник Ефим Ефимович Рынкевич, делопроизводитель в канцелярии Военно-ученого комитета (орган руководства военно-научной и разведывательной работой в 1812–1900 годах), своему брату Дмитрию — действительному статскому советнику, товарищу председателя Московского окружного суда:
Интересны высшие назначения. Непокойчицкий, Левицкий, Хоментовский, Коверский под звуки «еще польска не сгиняла» пойдут восстанавливать православие на Балканах. <…> все это не более как отражение нашей внутренней и внешней жизни. <…> Разве люди, заправляющие ходом нашей истории, понимают русские интересы? Не они ли самые первые враги России и всего славянства? <…> из всей нынешней кутерьмы на Балканах выиграют только Англия, Австро-Венгрия, Румыния и Греция… Многие скорбят, что в такое великое время, как теперешнее, у нас наверху нет ни одной… выдающейся личности и что наше время не под силу этим пигмеям… Что будут говорить о нашем времени лет через 50, когда выйдут на свет разные мемуары современников? <…> Какими фокуснически ничтожными бумаго-чернильными представятся наши великие реформы! Как тогда будет ясно, что все у нас делалось не для народной пользы, а для личной славы[1349].
В 1860–1870‐е годы нарастает число писем революционно-демократического содержания. В октябре 1878 года Александру II было доложено письмо неизвестного из Санкт-Петербурга Григорию Федоровичу Аншукову в город Шенкурск Архангельской губернии. Автор писал:
Разве мы не рабы? Не грабит нас и не сосет нашу кровь только ленивый! Мы забиты, втоптаны в грязь. <…> Было время, когда я верил в так называемые «благие намерения» людей, командующих нами. Все их «благие начинания» сводятся к тому, чтобы содрать побольше шкур с многострадательного вола — народа, чтобы довести его до рабской покорности и идиотизма. Посмотрите… с какой жестокостью преследуют они проповедников правды, любви, мира, свободы, равенства и братства; скоро дойдет до того, что будут выворачивать наши души и удостоверяться в нашей «благонадежности»!
…Быть может, вы возразите, что в последнее время у нас появилось много доброго. Прежде всего, т. [ак] н. [азываемое] «освобождение крестьян», превозносимое до небес нашими лизоблюдами и холуями. <…> Если бы оставить все по‐прежнему, то это… привело бы к кровавой развязке. <…> Что же дала народу эта великая реформа? <…> мужикам дали право беспощадно сечь друг друга и играть жалкую… комедию, называемую «крестьянским самоуправлением», да и то под наблюдением новых помещиков — мировых посредников, которым определили по полторы тысячи — тот же помещичий оброк! Что же касается благосостояния, мужикам великодушно отмежевали тощие и узенькие полоски земли… И обязали выкупать этот великодушный дар, т. е. другими словами находиться в вечной кабале у помещиков и кулаков. <…>
Наш известный экономист [Н.В.] Шелгунов, рассуждая о косвенных налогах, пришел к выводу, как много мы вносим в правительственную казну. <…> говорить о бессовестной эксплуатации рабочего люда на фабриках и заводах, я полагаю лишнее. Теперь Вы поняли, что дала народу Февральская реформа! <…> Спору нет, что суд присяжных и мировой суд — прекрасные вещи, но как поставлены у нас эти суды? Правительство весьма остроумно изъяло из суда присяжных такие дела, которые могли быть неприятны ему. По таким делам расправу чинит оно само.
В последнее время хищничество на Руси дошло до крайних пределов. <…> Хорошо, что земство учредило школы. Но от грамотности до образования еще далеко. [О русско-турецкой войне: ] Я прежде думал, что мы воевали за освобождение славян, а теперь пришел к… заключению, что война велась за проливы, за клочки Бессарабии и за Батум [город Батуми с 1564 года находился в составе Турции. По итогам русско-турецкой войны 1877–1878 годов Батуми и Аджария были переданы России]. Стоило ли все это стольких жертв?
