Музей искусств в Лос-Анджелесе организовал ретроспективный показ всех до единой его картин — зал не вмещал всех желающих увидеть произведения художника легенды, при жизни признанного классиком. В штате Массачусетс один из дней праздновали как день Алфреда Хичкока… А он, устав от чествований, думал о том, что слава в конце жизни — только бремя, здоровья не вернуть: работу сердца уже давно поддерживал стимулятор. Призы и почетные награды ему спешили вручить один за другим, словно боясь опоздать. А он злоупотреблял любимым ликером «Куантро» па торжественных обедах в его честь, вполне серьезно утверждал, что любимые его темы — это еда, напитки, голливудские слухи и лишь потом кино (именно в таком порядке), временами впадал в полную апатию. Болел, всего боялся, говорил, что его бросили и забыли, но он — спохватывался вдруг — еще тряхнет стариной, вот завтра отправится в офис и начнет работу над новым проектом под условным названием «Ночь коротка». И действительно являлся на студию «Юниверсал», начинал диктовать еле слышно какое-нибудь деловое письмо, бросал на середине и, подняв перед лицом дрожащие руки, долго и бессильно разглядывал их. Дома его старалась отвлечь, как могла, жена, изредка навещала дочь, а так никого почти не принимали. В августе 1979 года, когда ему исполнилось 80 лет, навестила Ингрид Бергман: увидев ее, он заплакал и сказал, что скоро умрет. Католик, он священников к себе просил не пускать, говорил, что все они его преследуют. Английская королева сделала его кавалером ордена Британской империи: 3 января 1980 года консул вручил сэру Хичкоку награду Ее Величества. Всю церемонию он просидел в кресле, погруженный в раздумья, словно дремал с открытыми глазами. 16 марта его снимали для телевидения — Американский институт кино чествовал старинного друга Хичкока актера Джеймса Стюарта, и надо были сказать несколько слов. Но уже были улажены все формальности с завещанием, в дом не приглашали больше нотариусов. Он очень ослабел, почти все время спал. Однажды произнес: «Умру — и отдохну. Конца своего никто не знает. И нужно умереть, чтобы увидеть, что там — после смерти, хотя католики и питают надежду на лучшее». Алфред Хичкок, великий художник и простой смертный, скончался 29 апреля 1980 года, утром, тихо и покойно… Но Тень осталась жить.
На одном из дипломатических приемов, проходивших в Москве в 1937 году, Нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов разговаривает с тогдашним послом США в СССР Джозефом Дэвисом. «Наши враги находятся не только за пределами России, — говорит Нарком. — Агенты врагов постоянно работают среда нас, их цель — разрушение и смута». — «Предатели? Ваш собственный народ?» — удивляется посол.
Прием продолжается, камера выхватывает среди гостей стоящих вместе и напряженно о чем-то совещающихся Бухарина и Ягоду.
Следующие кадры: Бухарин покидает прием, направляется к машине; водитель открывает дверь — на заднем сиденье уже кто-то есть. Человек, лицо которого трудно разглядеть, почти торжественно произносит: «Садитесь, Бухарин, у нас есть к вам несколько вопросов».
Утро следующего дня: приемная Ягоды. У двери, ведущей в кабинет Народного комиссара внутренних дел, сидит секретарь. Неожиданно из коридора входят двое. Секретарь не успевает поднять от бумаг голову, как они, молча и деловито, проходят мимо. За столом в кабинете— Ягода, он с ужасом прислушивается к неумолимо приближающимся шагам…
Столицы мира, телеграфные агентства, бегущие строки, крупные газетные заголовки на разных языках: «Аресты в Стране Советов — тайна, покрытая мраком», «Русские лидеры в тюрьме», «В Москве началось…», «Красная армия подступает к столице…».
Это эпизоды из сценария американского фильма «Миссия в Москву»…
ОПЕРАЦИЯ «МИССИЯ В МОСКВУ»
В августе 1936 годи один из активных политических сторонников Франклина Рузвельта Джозеф Дэвис (1876–1958), человек известный в кругах демократической партии, был приглашен на беседу в Белый дом. Президент предложил ему с гать участником весьма важной акции. Сначала отправиться послом в Советский Союз, где всесторонне проанализировать складывающуюся ситуацию, в частности вопросы обороноспособности СССР и нюансы внешнеполитического курса русских. Далее предполагалось, что, завершив миссию в Москву. Дэвис, поедет в Германию и там продолжит изучение европейского театра действий с целью выяснения планов Гитлера. Закончив необходимые формальности, в январе 1937 года Дэвис прибыл в столицу СССР, где он пробыл до весны 1938-го…
Книга Дэвиса под названием «Миссия в Москву» вышла в свет в конце 1941 года; автор в тот период являлся специальным помощником государственного секретаря и готовился в скором времени занять пост председателя Контрольного совета США по оказанию помощи союзникам во время войны. Это было время, когда, не смотря на то, что военный союз между Сойотским Союзом и Соединенными Штатами в борьбе с фашистской Германией стал реальностью, в самих США большинство населения относилось к нашей стране, выражаясь мягко, настороженно. Русских в Америке стали побаиваться еще с 1917 года: сначала напугала революция и последовавшая за ней гражданская война, хотя для американской истории она явление не неожиданное. Повергало в шок другое — размах происходивших в далекой России событий, яростный накал бескомпромиссной борьбы, в которую были вовлечены миллионы. В водоворот событий попали и их соотечественники — Джон Рид, Арманд Хаммер и те американские парни, которые волей обстоятельств оказались в войсках интервентов в Мурманске, на Севере и Дальнем Во стоке {всего около 16 тысяч солдат).
А потом… Потом пошли страшные истории о насильственной коллективизации, голоде, репрессиях, политических процессах. Реальные события обрастали домыслами кровавыми подробностями — так возник миф, сотканный из полуправды, пол у лжи и богатой фантазии. Пыли в этом «готическом» романе, в этом «фильме ужасов» и живые, рабочие ним.(оды (дипломатическое признание США Советского Союза в 1933 году, налаживание экономических связей — американские специалисты, работающие в СССР советские инженеры, стажирующиеся в Соединенных Штатах, двусторонние культурные связи — выставки, концерты, встречи экипажей Чкалова и Громова, проложивших воздушный мост между двумя странами, и многое другое), но не только они, к сожалению, формировали общественное мнение.
Когда в августе 1939-го Сталин и Гитлер заключили пакт о ненападении, а месяцем позже Пыл подписан германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией, это явилось неожиданным ударом не столько для вашингтонских политических деятелей, сколько, прежде всего, для тех, кто с симпатией и интересом относился к русским. Теперь все перемешалось, еще более запуталось, и для американского обывателя, да и для тех, кто пытался разобраться в сложном клубке противоречий предвоенного мира, русские комиссары и фашистские молодчики оказывались словно в одном строю, в шеренгах зла и ненависти, надвигающихся, казалось, неумолимо. Быстрый разгром немцами Польши и воссоединение Западной Украины и Белоруссии с Советским Союзом лишь усилили тревогу американцев: теперь, согласно проводившимся опросам, почти две трети граждан США опасались за свою, хоть и лежащую за океаном, территорию.
Соответственно, после нападения Германии на СССР, многие полагали, что «агрессоры» либо перережут друг друга, либо… на какой-то стадии объединят свои усилия против остального мира. Неожиданно родилось предположение, что Сталин может пойти на новый сговор с Гитлером. Звучит для нашего читателя это, конечно, по меньшей мере, странно. Нам, привыкшим к глянцевым страницам собственной истории, включая предвоенный и военный периоды, и в голову не приходит подобная мысль, кажущаяся тем более кощунственной сегодня, когда мы знаем, какие жертвы пришлось принести на алтарь победы над фашизмом. Но тогда, после мюнхенского сговора и трусливо-расчетливого поведения Англии и Франции, не только бросивших на растерзание Чехословакию, но предавших интересы коллективной безопасности, после принятия и в США в 1937 году закона о нейтралитете, который предусматривал эмбарго на экспорт оружия в воюющие европейские страны, вашингтонская администрация рассматривала подобный циничный маневр как вполне реальную угрозу.
Рузвельт подтвердил готовность «предоставить России всю ту помощь, которую мы сможем оказать», через два дня после вторжения гитлеровцев на территорию СССР. Это заявление, вместе с соответствующим выступлением Черчилля от 22 июня, положило начало англо-советско-американскому союзу против фашистов. Но часть правящих кругов западных союзных держав хотела бы взирать на схватку со стороны, чтобы вступить лишь тогда, когда это станет выгодно. Широко известно опубликованное в «Нью-Йорк таймс», в один день с приведенным выше заявлением Рузвельта, высказывание сенатора-демократа Трумэна, который и после войны, уже став президентом США, утверждал, что не находит большой разницы между коммунизмом и фашизмом: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, — сказал Трумэн, — нам следует помогать России, а соли будет выигрывать Россия, мы должны помочь Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно Польше, хотя я и но хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах». Вместе с тем в Вашингтоне не могли не учитывать настроений в народе: опросы показывали, что хотя немногие верили в способность русских выстоять под ударом гигантской машины фашизма, на вопрос, кого бы вы хотели видеть победителем, американцы уверенно отвечали: «Россию». Вот в таких условиях и состоялся «брак по расчету», как, не стесняясь, назвали союз великих держав заокеанские эксперты.
