– Роковых женщин и вправду боюсь. А мечта поэта (прозаика) и должна оставаться мечтой. Ведь в случае материализации или женщина перестает быть мечтой, или поэт – поэтом, а прозаик – прозаиком.
Маша, Подольск
– Если бы вам предложили поэксплуатировать машину времени, куда бы вы отправились?
– В Серебряный век. Проведал бы шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века. К Пушкину хорошо бы заглянуть…
Виктор, Москва
– Скажите, пожалуйста, с какого жанра вы бы посоветовали начать свою писательскую деятельность юному автору?
– Со стихов. Они учат владеть словом и видеть то, что называется «семантической радугой». Прозаик, не писавший стихов, похож на ювелира со стамеской.
Alex
– Скажите, как вам удается совмещать должность главного редактора и работу над книгами? Ведь каждое из этих занятий отнимает массу времени.
– Учусь у классиков. Все наши крупные литераторы совмещали редакторство с творчеством. Писатель, сосредоточившийся исключительно на сочинительстве, очень скоро превращается в клинического зануду. Хотя, конечно, есть и опасность «заруководиться» и отпасть от творчества.
Петр Витальевич, Москва
– Как, на ваш взгляд, влияет на литературный талант активная журналистская и публицистическая деятельность: скорее положительно или все же негативно?
– Если у литератора есть талант, то публицистика влияет положительно. Она освобождает его художественные тексты от излишней сиюминутности. Лишний гражданский пар уходит в статьи и не распирает роман, точно кастрюлю-скороварку.
Анка, Переделкино
– Популярный писатель, строгий редактор и глубокомысленный филолог! Скажите, кто из пишущего сегодня племени, молодого и незнакомого, кажется вам наиболее перспективным?
– Имя им – полувзвод. Читайте «ЛГ»: молодежь у нас в каждом номере.
Маша, Москва
– Добрый день, как вы относитесь к филологам, изучающим ваше творчество? И каково ваше отношение к филологам вообще?
– Если изучают серьезно, то с благодарностью. Например, недавно вышла монография о моей прозе доктора филологических наук Аллы Большаковой. Читая такие книги, узнаешь о себе много интересного и неожиданного. Кстати, у критиков почти нет серьезных разборов моих сочинений. Это связано с тем, что критический цех у нас очень политизирован, и авторов оценивают не по уровню текста, а по преданности своей тусовке. Для либералов я слишком патриотичен. Для патриотов – слишком либерален. Поэтому, благополучно миновав критику, я сразу попал в объятья филологов, занимающихся классикой.
Матвей Илларионов, Москва
– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, кого вы считаете наиболее талантливыми прозаиками в России сейчас? В этом списке все чаще называют Алексея Слаповского – согласны ли вы с такой оценкой?
– Нет, не согласен. Слаповский – очень слабый стилист, его проза похожа на торопливый сценарий. Пьесы Слаповского невыразительны и, даже будучи поставлены, в репертуарах не задерживаются. Думаю, у него нет шансов остаться в истории русской словесности. В противовес назвал бы Юрия Козлова, Тимура Зульфикарова, недавно умершего Вячеслава Дегтева, Дмитрия Каралиса, Веру Галактионову, Павла Крусанова и других.
Maksya, Санкт-Петербург
– Что вы думаете о творчестве Оксаны Робски (если, конечно, слышали о такой)?
– Не только слышал, но и читал. Она способный, хоть и не сложившийся литератор. Напомнила мне чем-то молодую Викторию Токареву. Но ей надо учиться ремеслу, пока она пишет на уровне студентки Литинститута.
Давид Шмидт, Москва
– Скажите, а может ли, на ваш взгляд, гениальный писатель был плохим человеком?
– К сожалению, может. Но по книгам этого, как правило, не видно. Зато видно, как говорится, по жизни.
Виктор, Химки
– Какие вам видятся перспективы от привнесения детективного сюжета в повесть о чувствах, любви? Насколько оправданно объединять, переплетать в одном произведении разум, логику (детектив) и чувства?
– Занимательность – вежливость писателя, а самые сильные художественные эффекты и достигаются как раз при смешении и смещении жанров. Но все хорошо в меру, а меру знает только талант.
Вадим Алексеев, Москва
– Дугин именно что фашистский идеолог, см. его ранние сочинения, написанные под влиянием Евг. Головина. Сейчас он, конечно, не говорит этого в открытую, в отличие от лимоновских времен. Публикация интервью, оправдывающего Михася в газете, заявившей само существование оргпреступности («Лев прыгнул» Ю. Щекочихина), невозможно. Что до «либерального» дальтонизма, то речь о «ЛГ» как традиционно либеральной газете.
– А возможно в идеологию реформ заранее закладывать легализацию теневой экономики и криминального капитала, что, не моргнув глазом, в начале девяностых сделали Гайдар и Чубайс – ваши кумиры, судя по всему. Нравится клеить ярлыки – клейте, но, как известно, ярлыки возвращаются, подобно бумерангам. И кто вам сказал, что «ЛГ» – это традиционно либеральное издание? За сто семьдесят пять лет своего существования она была всякой – и консервативной тоже. При Вс. Кочетове и К. Симонове сделалась даже архипартийной. А в девяностые годы прошлого столетия она страдала, к сожалению, либеральным слабоумием. Если это время вы считаете «золотым веком», то у нас просто разные представления о смысле и назначении литературной журналистики.
Маша, Подольск
– Как известно, последняя дуэль состоялась в Серебряном веке… А все-таки, кого бы вы вызвали на дуэль сегодня и сейчас?
– Рекомендую вам прочитать мой сборник публицистики «Порнократия», и вы убедитесь, что я веду непрерывные дуэли уже лет двадцать. Правда, словесные…
Яночка, Климовск
– Ваши герои порой вызывающе любвеобильны. А вы?
– Я – невызывающе любвеобилен.
Марина, Москва
– Юрий Михайлович, у вас есть ученики? Кто они?
– В буквальном значении учеников у меня нет, но я помог начать литературную жизнь многим. И в советское время, когда был секретарем СП РСФСР по работе с молодыми, и теперь, когда редактирую «Литературку», постоянно печатающую начинающих.
Александр Зиновьев, Москва
– Юра, мало столь приятных и умом и сердцем людей в нынешней России, как вы. Как вы считаете (я о банальном), могли бы мы не допускать такие «откровения» идиотов, как «За стеклом», «Утопи Героя», «Брат» и так далее. И мне совершенно понятно – почему не хочется писать об окружающей нас действительности – ну мерзость! И в то же время – там в глубинке… жизнь-то не стелется. И на вкусненькое – вы видите в России президентом женщину? Благодарю за внимание.
– Писать надо не о грязи, в которую окунается душа, а о душе, которая, увы, часто окунается в жизненную грязь. Женщина-президент в России – это, по-моему, хорошая, но отдаленная перспектива.
Ольга, Новороссийск
– Какого человека вы хотели бы видеть у руля после выборов две тысячи восьмого года?
– Такого человека, который думает о том, какой станет Россия после его президентства, а не о том, кем он сам окажется, когда выйдет его кремлевский срок годности.
– Юрий Михайлович, вы много пишете о бизнесе. Откуда так хорошо его знаете? У вас есть близкие знакомые в этой среде?
– Есть и знакомые. И к тому же в период образования российского квазикапитализма мы все так или иначе занимались бизнесом. Неважно каким: издательским, газетным. Но если мой герой действует в какой-то сфере, которую я не очень хорошо знаю, то я стараюсь ее изучить. Например, в романе «Замыслил я побег…» герой попадает на работу в банк. Я специально изучал жизнь одного банка. Внедрялся через знакомых, ходил туда, как на работу, смотрел, расспрашивал. И банкиры, которые потом читали эти куски романа, говорили: «Ну просто такое ощущение, как будто ты в банке работал!» Это нормальный реалистический подход к материалу. А сейчас появился целый ряд писателей, которые считают, что достаточно передавать свои ощущения. И поэтому они пишут: «Он вошел в какую-то комнату, где стояла какая-то странная штука с рычагами». На самом деле там стоял, скажем, линотип списанный. Но писатель не знает, что это такое.
– Почему вы такое внимание уделяете эротическим моментам?
– А вы-то как думаете?.. Я был одним из инициаторов возвращения в литературу (тогда еще советскую) эротики. В свое время моя повесть «Апофегей» вызвала достаточно серьезный резонанс тремя своими аспектами. Во-первых, это был первый иронический рассказ о жизни партийного аппарата. Во-вторых, там впервые был сатирически изображен Ельцин, за что мне потом икалось все девяностые годы. В-третьих, там по советским временам непривычно откровенно была изображена личная и в том числе интимная жизнь главного героя. Одновременно впервые вышел на русском языке знаменитый роман Дэйвида Лоренса «Любовник леди Чаттерлей». Была дискуссия в «Иностранной литературе», я написал статью, тоже нашумевшую – «Об эротическом ликбезе и не только о нем». Это был манифест писателя, который преодолевает советский запрет на эротизм. Но я никогда не думал, что все это закончится самой безобразной матерщиной в литературных текстах и физиологизмами, которые читать без содрогания невозможно. К сожалению, за других я не отвечаю. Во всех моих вещах эротическая линия достаточно подробно прописана, так как я считаю, что рассказывать о судьбе человека и о его семье, не касаясь интимной сферы, просто невозможно, эти отношения будут неполными. Но другое дело – как это рассказывать. Нужно опираться на лучшие образцы эротики в отечественной литературе: на Бунина, Набокова.
