— В этих тасхылах медведей полно, — поясняет Петр Счастливцев, цепко держась за руль (катер подбрасывает, швыряет из стороны в сторону). — У нас охотница есть… хакаска Мага, убила около двухсот медведей. Одна по тайге ходит. Ей уж семьдесят лет, но легкая. Ее из тайги-то не выманишь! Волосы носит по-женски — в две косы, а замужем не была. По-ихнему, если старуха — девка, то ей полагается заплетать много мелких косичек.
Опять распадок на левом берегу, виднеются старые домишки. Гуси с гусятами жмутся в воде поближе к крутому взвозу.
— Деревня Голубая, — возглашает Петр. — А выше деревни — речка Уй. Отсюда, вон где мост деревянный, начинается строительство дороги к створу. Самое трудное — сделать прижим: в воду же насыпают, а ширина двадцать четыре метра. По краю будет железная дорога, к скале — автотрасса.
Мы не успеваем вертеть головами, чтобы все заметить: как-никак продвигаемся вперед, хотя бороться с течением нашему катеру очень трудно. Вот начинается «прижим» для будущей дороги: к отвесным утесам насыпана терраса из серо-блестящего гранита, и нас тоже прижимает мощным сливом реки к этому берегу, а впереди такое бурление, что переть на него невозможно.
Пересекаем реку. Теперь правый берег приближается так стремительно, так надвигаются, будто падают на нас, крутые громады гор, что у слабого человека голова закружилась бы: во время этого маневра нас сносит обратно. И снова мы тащимся возле берега вперед. Завиднелась деревня Кибик, а напротив нее, на левой стороне, белые, розовые, голубые массивы мрамора выступают из среза горной кручи — их мы издали приметили. Драгоценный «прижим» (насчет стойкости его в воде при пятидесятиградусных морозах судить не берусь!) тянется километров на пять, даже в половодье возвышаясь над Енисеем метров на пятнадцать.
Близко проплывают мраморные скалы правобережья, оседланные непроглядно густыми кедрами. Минуем затопленные острова. Ухватясь за верхушки кустов, делаем остановку.
Пока Петр чистит мотор, забитый речной грязью, мы держимся крепко за ветки и смотрим, как быстро идет вода среди колоссальных берез. Только опора высоковольтной линии стоит меж островами на сухом каменном фундаменте. В мелководье тут пересыхающая протока. Еще поселочек. Городьба у самой реки. Спокойный плес. Потом опять началась болтанка. За маяком, в поселочке Соболево, Енисей по стрежню весь в «беляках»: кипит и беснуется. Идем под самым берегом, и все равно сильно подбрасывает.
Начался участок реки «Каменная деревня»: большие скалы по всему дну. Енисей тут очень сердит, обозленный преградой. А на береговой террасе — настоящая деревня, Пойлово, принадлежавшая раньше Шушенскому району. Пробиваемся снова к левому берегу, и снова «валятся на голову» высокие горы. Гранитные скалы как громадные серые юрты среди лесистых распадков. На высоте, по склонам, много черемухи.
Город Черемушки будет на левом берегу. Место для него выбрано в лесистой, хвойной пойме. Здесь уже закладываются опоры моста.
— Этот поселок Нахаловка станет пригородом, — говорит Петр, — а выше, в Карлово, вон у тех гор, — место створа. Шли сюда два часа двадцать пять минут, — добавляет он весело.
Карлово: по обе стороны реки — высоченные зеленые пирамиды со скалистыми обрывами снизу и опять — поселочек на правобережной террасе: столовая, контора, клуб — все новенькое, солнечно-желтые бараки под шифером.
В скалах заложены штольни. Отметки «Забурено»: это узнавали состояние скалы, каков грунт. За поворотом, выше, — Джойский порог, но там породы слабые.
Гляжу на Енисей и вспоминаю свою Зею. Наша дальневосточная свирепо-коварная река — сама кротость против этого дикого зверя. Он все время мечется в своей каменной клетке; а она идет быстро, но плавно и, вдруг взыграв, выталкивает из своего русла целое море воды…
Минусинцы жалуются на засушливость, но, глядя на Енисей, невольно думаешь: если бы ему ливневые дожди, какие бывают в бассейне нашей Зеи, сбежало бы с его берегов все живое.
Петр Счастливцев ведет перекличку с береговыми жителями. Сейчас он катерист дирекции строительства, а до этого работал на речных катерах. Оттого люди во всех поселках узнают его, машут ему руками. Мне даже завидно немножко: молодость, ловкость, смелость и жизнь среди этой могучей природы. Даже фамилия особая, радостная. А спроси — он, наверно, и не чувствует своего счастья!
Обратно мы понеслись быстро. Но сразу — не то не хватило бензина, не то просто забарахлил, заглох мотор — нас помчало по самому стрежню, где кипели и брызгались большие валы. Хорошо, что катер не кружился, не успевал повернуться боком, а мчался вниз по реке вперед да вперед, привставая на дыбы, шлепал днищем о бесноватые волны. Промелькнули «прижим», поселочки на берегах. Вот уже пристань Майны. Люди стояли и сидели на ней среди грузов. Пароходишко у причала, лодки рыбаков. На нас смотрели, смеялись, спокойно занимались своим делом, и никто не замечал, что мы несемся напропалую — «без руля и без ветрил». Мы тоже смирно сидели и ждали без паники: что будет дальше? А несло нас на какие-то новые буруны, где так и ходили широкие валы у обрывистых берегов.
Тут наш Счастливцев не выдержал и, вскочив на опалубку носа катера, начал махать руками и кричать истошным голосом:
— Помогайте! Чего рот разинули? — и, ожесточись, завернул еще крепче.
Только тогда на берегу поняли, что у нас какая-то неполадка, и моторная лодка пустилась за нами в погоню. Догнать она нас смогла, но задержать на стрежне не хватило силенок: ее понесло вместе с катером. Поймал и притащил нас к пристани Майна пароходик.
На следующий день мы поехали со строителями смотреть, как отсыпается Кибикский «прижим». Ширина Енисея у створа триста десять метров, а у прижима, где деревня Кибик, шестьсот. Но и здесь он идет, переполненный летней водой, могучим и грозным течением. На левом берегу, над сделанной уже террасой «прижима», словно облака, прилегшие к круче гор, светлеют залежи мрамора.
Только что был произведен взрыв заложенных шпуров, и на «прижиме» лежали громадные глыбы мрамора: белого, как первый снег, голубого, серого и розового. Они так и светились под солнцем, просвечивая по краям, словно засахаренные в изломах и местах «ушибов», и искрящиеся всей поверхностью, слитой из мельчайших чистых кристаллов однородного цвета. Лежали глыбы и с прожилками всех цветов, и каждая была хороша в своем роде. Можно бы сразу грузить эти драгоценные блоки на баржи и вывозить: для украшения городов, в мастерские скульпторов, на экспорт.
— По экспертизе наши мраморы не уступают каррарским[6]. И после полировки чудесно выглядят, — похвалились строители.
А бурильщики — могутный сибиряк Калашников Иван Степанович и Аркадий Изычев — уже подтащили шланги и начали бурить шпуры в боках мраморных глыб, прекрасных и в этой хаотической нагроможденности.
— Что же вы так с ними? И все месторождение портите взрывами, — сказали мы строителям.
Олег Свинцицкий, молодой мастер гидроэлектромонтажа, который с тремя линейными бригадами тянет линию от Означенного до Карлова створа, возразил со спокойной уверенностью:
— Мрамор в прижим кладем здесь потому, что материала из карьера просто не хватает. Тут на месте дело идет быстрее. По расчетам, прочно будет: наш мрамор структурно однородный, морозостойкий. И столько его здесь — на сто лет хватит. А чтобы не портить все месторождение, теперь ослабили взрывы.
Рабочий экскаватора, буйно-рыжий, кудрявый, весело взмахивает рукавицей:
— Зато по мраморной дороге будем ездить! И поезда пойдут. Где еще так?
«Главный закоперщик» всех дел, начальник дорожного участка, тоже молодой инженер Кухта Владимир Иванович поясняет:
— На Кибикском прижиме нам нужно отсыпать грунтов два с половиной миллиона кубометров. Берем из карьеров и выемок. Горы-то — сами видите… Вот ребята Олега, — он кивнул на Свинцицкого, — пока тянут линию, третий переход делают через Енисей на опорах. А нам досталось от Уйского до Карловского створа двадцать пять километров. Из них: Кибикский прижим — пять километров, Пойловский прижим — это где Каменная деревня на дне — четыре километра, потом Карловский прижим, обеспечивающий выход на створ… Два участка поймой, но тоже работа пребольшая. Однако народ у нас все молодой, работают здорово. Ведь перспектива такая, чтобы к тысяча девятьсот семьдесят пятому году уже пустить два агрегата Саянской ГЭС, ну и нажимаем. Кто сказал, что будут туманы? У нас Енисей на быстрине и сейчас зимой не замерзает — промоины так и чернеют. А у берегов намертво его схватывает — лед почти двухметровый.
Кухта подводит нас к группе молодых, загорелых рабочих:
— Вот это автогрейдерист Гриневич Николай. Это Боженов Федор Никитич — машинист экскаватора. Он работал на Волгоградской ГЭС, потом — в Братске был. А в прошлом году сразу с семьей махнул к нам. Имеет квартиру со всеми удобствами. Заработок хороший. Вот и Аркадий Щин — лучший водитель двадцатипятитонного самосвала, не обижается на свое житье в Майне. Кстати, название нашего городка не от Мая или Маи произошло. Майнэ — название рода хакасов. Аркадий с Урала приехал, где работал после армии восемь лет. У него два сына, две дочки. Жена учится на маляра, сам он в вечерней школе. У нас почти все учатся.
